ведь уже провел наблюдение, да?
— Да, да.
— Тогда идем. В Роум! В Роум!
Я оглянулся на Гормона, ища поддержки. Уже наступила ночь, пришло время разбивать лагерь, чтобы немного поспать.
На этот раз Гормон присоединился ко мне. Он сказал девушке:
— Нам всем надо отдохнуть. Мы отправимся на рассвете.
Эвлюэлла надула губы.
Сейчас она более чем когда-либо походила на ребенка. Крылья ее опали, несформировавшееся тело поникло. Она обидчиво свернула крылья, превратившиеся в два комочка на спине размером с кулак, собрала разбросанную по дороге одежду. Пока мы разбивали лагерь, она одевалась. Я разделил пищевые таблетки. Мы залезли в спальные мешки. Я заснул с трудом, и мне снилась Эвлюэлла на огненном фоне разваливающейся на куски Луны, и летящий рядом с ней Гормон. За два часа до рассвета я поднялся и провел первое наблюдение нового дня, пока они еще спали. Потом я поднял их, и мы направились прямиком к сказочному городу Империи, направились прямо к Роуму.
3
Утренний свет был ярок и резок, словно мы шли по молодому, только что созданному миру. Дорога была совершенно пуста. В последнее время люди не так уж много путешествуют, если только они не Пешеходы по обычаю или профессии, как я, например.
Лишь изредка мы уступали дорогу обгоняющей нас колеснице какого-нибудь члена союза Магистров, влекомой дюжиной равнодушных животных-ньютеров, впряженных в три-четыре ряда. Четыре таких экипажа обогнали нас в первые два часа нового дня. Каждый был тщательно занавешен и закупорен, чтобы скрывать гордые черты Магистра от взглядов простого люда, вроде нас. Еще мимо нас промчалось несколько колесных экипажей, загруженных чем-то доверху, да проплыла над головами группа флотеров. В основном же дорога была предоставлена нам.
В окрестностях Роума виднелись многочисленные следы прошлого: одиноко стоящие колонны, остатки акведуков, транспортирующих ничто, ниоткуда и в никуда, порталы исчезнувших храмов. Это был древнейший Роум, но и здесь был вклад более поздних веков: хижины крестьян, купола насосных станций, пустые жилые башни. Изредка мы встречали обгоревший корпус какого-нибудь древнего летательного аппарата. Гормон все это исследовал, иногда отбирал образцы. Эвлюэлла глядела, широко открыв глаза и не говоря ни слова. Мы шли и шли, пока перед нами не поднялись городские стены.
Они были сложены из синего глянцевитого камня и в восемь раз превышали человеческий рост. Наша дорога уходила под арку с выступающим вперед козырьком. Ворота были открыты. Когда мы подошли к ним, навстречу приблизилась фигура в капюшоне и маске. Человек необыкновенного роста, одетый в темную одежду союза Пилигримов. Никто не может приближаться к Пилигриму по собственному желанию, но должен выжидать, если тот кивнет.
Пилигрим кивнул.
Он произнес сквозь металлическую решетку:
— Откуда?
— С юга. Я немного пожил в Эгапте, потом перебрался в Талию по Межконтинентальному Мосту, — ответил я.
— Куда теперь?
— В Роум, но ненадолго.
— Как наблюдение?
— Как обычно.
— У тебя есть где остановиться в Роуме? — спросил Пилигрим.
Я покачал головой.
— Мы надеемся на доброту Воли.
— Воля не всегда добра, — произнес Пилигрим отсутствующим тоном. — В Роуме невелика нужда в Наблюдателях. Зачем ты идешь с Летательницей?
— За компанию. И потому, что она молода и нуждается в защите.
— А кто тот, другой?
— Он несоюзный. Измененный.
— Это я и сам вижу. Но почему он с тобой?
— Он силен, а я стар, и потому мы путешествуем вместе. Куда ты направляешься, Пилигрим?
— В Ерслем. Разве есть для Пилигрима другой путь?
Я пожал плечами. Пилигрим сказал:
— Почему бы тебе не пойти со мной в Ерслем?
— Моя дорога лежит на север, а Ерслем на юге, рядом с Эгаптом.
— Ты был в Эгапте и не был в Ерслеме? — спросил он ошеломленно.
— Да. Просто не было времени идти в Ерслем.
— Идем сейчас. Мы пойдем по этой дороге вместе, Наблюдатель, и будем говорить о старых временах и о временах, которым быть, и я буду помогать тебе в наблюдении; и ты будешь помогать мне в общении с Волей. Согласен?
Это было искушением. Перед моими глазами вспыхнуло видение золотого Ерслема, его священные здания, гробницы, места возрождения, где старые становились молодыми, его шпили, молитвенные дома. И хотя я был человеком, идущим по своей дороге, на мгновение мне захотелось повернуться и пойти с Пилигримом в Ерслем.
Я заколебался.
— Но мои товарищи…
— Оставь их. Мне запрещено странствовать с несоюзными, и я совсем не хочу странствовать с женщиной. Ты и я, Наблюдатель, пойдем в Ерслем вдвоем.
Эвлюэлла, стоящая к нам боком и хмурившаяся в продолжение всего разговора, бросила на меня полный испуга взгляд.
— Я не оставлю их, — сказал я.
— Тогда я пойду в Ерслем один, — сказал Пилигрим. Из его одежд высунулась рука с длинными, белыми, прижатыми друг к другу пальцами. Я почтительно коснулся их кончиков, и Пилигрим сказал:
— Да будет над тобой милость Воли, друг Наблюдатель. И когда ты будешь в Ерслеме, разыщи меня.
Он двинулся дальше, не произнося больше ни слова.
Гормон сказал мне:
— Тебе ведь хотелось пойти с ним. Хотелось?
— Я думал об этом.
— Что ты нашел в Ерслеме такого, чего не найдешь здесь? Тот священный город и этот тоже. Здесь ты сможешь отдохнуть. Не похоже, что ты готов сейчас к долгому путешествию.
— Может, ты и прав, — согласился я и, собрав последние силы, широким шагом подошел к воротам Роума.
Изучающие глаза обследовали нас сквозь прорези в стене. Когда мы наполовину прошли ворота, нас остановил толстый рябой Стражник с отвислыми щеками и спросил, какие у нас дела в Роуме. Я назвал свой союз и цель прибытия, и на его лице мелькнула гримаса неудовольствия.
— Отправляйся куда-нибудь в другое место, Наблюдатель. Нам нужны только те, кто приносит пользу.
— Наблюдение тоже приносит пользу, — произнес я взбешенно.
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь, — он покосился на Эвлюэллу. — Это кто? Наблюдатели не женятся. Не так ли?
