обернулся, и глядя прямо на троих мужчин, спросил тихим голосом:
— Скажите, что это со мной произошло?
— Вы и Веллерс повздорили, — сказал Ла Флокке. — Он вышиб из вас дух. Когда вы пришли в себя, что-то, видно, щелкнуло у вас внутри — вы как безумный набросились на Веллерса. Он во второй раз вас накаутнровал. К вам только что вернулось сознание.
— Нет! — почти что завопил Торнхилл, не узнавая свой собственный голос. — Скажите ему всю правду, Ла Флокке! Мы ничего не добьемся тем, что станем притворяться, будто ничего не случилось.
— Какую правду? — с любопытством спросил Мак-Кэй. Торнхилл ответил не сразу.
— Видите ли, Мак-Кэй, вы были убиты. По меньшей мере, один раз. Вполне вероятно, что даже дважды, если Ла Флокке не ошибся, когда такое с вами случилось в первый раз. Во второй раз я сам проверил — когда Веллерс швырнул вас так, что вы ударились головой о скалу. Пощупайте голову сбоку
— там, где она раскололась после толчка Веллерса. Мак-Кэй приложил к голове трясущуюся руку, смахнул кровь и посмотрел на камни под ногами. На них также была запекшаяся кровь.
— Я вижу кровь, но не ощущаю никакой боли.
— Разумеется, не ощущаете, — пояснил Торнхилл. — Рана зажила почти мгновенно. А вы ожили. Вы возвратились к жизни, Мак-Кэй!
— Торнхилл сказал мне правду? — спросмл он, обращаясь к Ла Флокке. — Вы пытались скрыть ее от меня? Ла Флокке кивнул головой. Бледио, угловатое лицо Мак-Кэя медленно расплылось в некоем подобии улыбки.
— Причиной этому — Долина, вот что! Я был мертв — и вот я воскрес из мертвецов! Веллерс… Ла Флокке… все вы — круглое дурачье! Сейчас-то до вас уже дошло то, что мы будем жить вечно в этой Долине, которую вам так не терпится покинуть! Я умер дважды… а чувство у меня такое, будто я просто уснул. Темнота и больше никаких воспоминаний. Вы убеждены, Торнхилл, в том, что я был мертв?
— Могу поклясться в этом.
— А вы, Ла Флокке — вы, разумеется, пытались утаить это от меня, не так ли? Что ж, вы все еще хотите уйти отсюда. А ведь в Долине мы можем, Ла Флокке, жить вечно! Коротышка сплюнул в сердцах.
— Зачем поднимать такой шум из-за э-ого? Да на кой жить здесь, как растения, вечно прозябать и никогда не выходить за пределы этих гор, так и не выяснив, что же находится по другую сторону этой речки? Как по мне, так уж лучше прожить десять лет на свободе, чем десять тысяч лет в этой тюрьме, Мак-Кэй! Он рассердился не на шутку и, свирепо глядя на Торнхилла, бросил ему обвинительным тоном:
— Это вы сказали ему об этом!
— А разве не все ли равно кто? — отпарировал Торнхилл. — Раньше или позже это повторилось бы. К чему тогда скрывать это от всех? Он окинул взглядом окружавшие их горные вершины.
— Значит, у Стража есть свои способы сохранять нам жизнь. Ни тебе убийств, ни самоубийств… Ни выхода наружу.
— Выход наружу существует! — упрямо настаивал Ла Флокке. — Через перевал в горах. Я уверен в этом. Мы с Веллерсом завтра же отправимся на разведку. Пойдем, Веллерс? Здоровяк пожал плечами.
— Чувствую себя вполне сносно.
— Вы же не хотите остаться здесь навсегда, Веллерс? Что хорошего в бессмертии, если это бессмертие узников пожизненного заточениями Завтра мы пойдем осматривать горы, Веллерс.
В интонациях голоса Ла Флокке, в том, что он как-то заискивающе глядел на Веллерса, Торнхиллу почудилось, что он как бы умолял Веллерса поддержать его, что он почему-то опасался пойти в горы в одиночку. Мысль о том, что Ла Флокке кого-то или чего-то боится, была трудна для понимания, но у Торнхилла сложилось именно такое впечатление.
— Нам следует, как я полагаю, сначала обсудить этот вопрос, — произнес Торнхилл, взглянув на Веллерса, затем на Ла Флокке. — Нас девятеро, Мак-Кэй и мисс Хардин определенно желают остаться в Долине, мисс Феллис и я еще не пришли к какому-либо решению, но в любом случае мы не гротмв того, чтобы провести здесь некоторое время. Таким образом, если считать пока только людей, то расклад таков: четверо против двоих. Что же касается инопланетян…
— Я голосую в поддержку Ла Флокке, — невозмутимо заявил альдебаранец.
— Снаружи меня ждет одно очень важное дело. «Смутьян», — отметил про себя Торнхилл, а вслух сказал:
— Четверо против троих, остается только выслушать мнение уроженцев Регула и Спики, но мы вряд ли это узнаем, так как не владеем их языками.
— Я говорю на языке Регула, — добровольно вызвался альдебаранец и, не дождавшись каких-либо комментариев на сей счет, обернулся к существу с пухлым подбородком и обменялся с ним тремя-четырьмя быстро произнесенными фразами, затем, снова развернувшись лицом к людям, объявил: — Наш друг голосует за то, чтобы покинуть Долину, счет становится, как я полагаю, ничейным.
— Сенундочку, — с пылом признес Торнхилл. — А как мы можем проверить, что сн сказал на самом деле? Предположим… Маска исчезла с лица гуманоида.
— Предположим что? — спросил он резко, делая ужарение на последнем слсве. — Если вы, Торнхилл, намерены бросить тень на мою честность… Он оставил суждение надоконченным.
— Драться на дуэли здесь совершенно не имеет никакого смысла, — произнес Торнхилл, — если только таким образом мы способны защитить свою честь. Вы не сможете убить меня надолго. Вероятно, что вас вполне утешит и моя временная смерть, но давайте лучше не будем развивать эту тему. Я принимаю на веру то, что вы перевели. Нас ровно по четыре тех, кто хотят остаться и тех, кто желает вырваться отсюда.
— Очень любезно с вашей стороны, Торнхилл, что вы не поленились провести это маленькое голосование, — вмешался Ла Флокке. — Но этот попрос не является предметом голосования. Каждый из нас существо со своей индивидуальностью, а не коллективное целое, и я не намерен оставаться здесь до тех пор, пока у меня не исчерпаются все шансы на то, чтобы уйти отсюда, сколь бы ничтожными не казались другим эти шансы. Коротышка демонстративио развернулся на одних пятках и побрел прочь от остальных.
— Нужно каким-то образом остановить его, — сказал МакКэй. — Если он вырвется отсюда… Торнхилл покачал головой.
— Это совсем не так легко. А как он предполагает покинуть эту планету, если даже ему удастся пересечь хребет?
— Вы меня неправильно поняли, — возразил Мак-Кэй. Страж сказал просто: если один из нас покинет эту Долину, а не планету, то покинуть ее придется и всем остальным. И если Ла Флокке это удастся, то это равнозначно моей смерти.
— Весьма вероятно, что мы уже мертвы, — высказала предположение Марга, впервые за долгое время вступив в разговор. — Предположим, что каждый из нас — вы в споем звеэдолете, а я — в обсерватории, — умерли в каксе-то мгновекче и вот очутились эдесь. Что если… Небо потемнело, но все уже знали, что это является предвестнкком Стража.
— Вот и спроси у него, — предложил Торнхилл. — Пусть все объяснит. Темное облако спустилось на Долину. «Вы не умерли, — пришел беззвучный ответ на еще не заданный вопрос. — Хотя некоторые из вас и умрут, если барьер будет преодолен». Торнхилл вновь ощутил холодное присутствие бесформенного неизвестного существа.
— Кто выл — закричал он. — И что вы от нас хотите?
— Я — Страж.
— И чего вы от нас хотите? — повторил Торнхилл. «Я — Страж», — последовал все тот же непреклонный ответ. Волоконца, из которых было образовано облако, стали рассыпаться в разные стороны, и через нескольно мгновений небо снова стало чистым. Торнхилл тяжело опустился на валун и посмотрел на Маргу.
— Он приходит и уходит, когда ему вздумается, кормит нас, предохраняет нас от того, чтобы мы не поубивали друг друга — ну, форменный зоопарк, Марга! А мы — главные экспонаты! К ним, ковыляя, подошли Ла Флокке и Веллерс.
— Вы удовлетворены ответами на ваши вопросы? — требовательным тоном спросил Ла Флокке. — И
