– Знаю, – призналась Джун. – Но в том, что ты предлагаешь, не хватает одной маленькой детали.
– Какой? – простодушно спросил Коди.
– Да так, пустяка. Дело стало за малым.
Глаза Джун вновь засветились – в них появились деловитость и надежда. Он бросил ей вызов, и, может, именно это и было ей сейчас нужнее всего. От мрачного отчаяния не осталось и следа.
– Нам все еще нужна актриса, – задумчиво произнесла она.
– Значит, нужно ее найти!
– Кого-нибудь вроде Барбары Митчелл? – язвительно спросила Джун.
– Нет, мне кажется, она должна быть «без имени». А вы сделаете из нее новую звезду. А что, неплохая идея. Завтра во всех газетах появится сообщение о трагедии с Лилиан. А уж слухов о том, кому вы отдадите ее роль – о чем вам предстоит во всеуслышание объявить на предстоящей пресс-конференции, – будет хоть отбавляй. – Голос Коди зазвучал увереннее. – Одной только шумихи будет достаточно, чтобы обеспечить аншлаг на премьере. А уж потом все будет зависеть только от нас. Мы покажем Нью-Йорку такое шоу, какого здесь еще не видели.
– И ты в это веришь? – Ее взгляд молил о том, чтобы он сказал «да», даже если его слова были всего лишь иллюзией.
– Разумеется, – с уверенностью подтвердил Коди и поспешно добавил: – Но при условии, что ты не пошлешь все к чертовой матери.
– Но кто? У меня нет никакого желания снова начинать прослушивания.
У Коди появился шанс исполнить данное обещание.
– Может, Ронни? Она смазливая девица и кое-что умеет делать на сцене. А если она еще и пощеголяет своими прелестями, то уж точно соберет весь Нью-Йорк.
– Что? Ронни де Марко? – Джун расхохоталась. – Ты что, обалдел? Тебе же прекрасно известно, что, если бы она не залезла в постель к Дино Кастису, ее бы никто и на пушечный выстрел не подпустил к Бродвею. Да надо мной будет смеяться весь Нью-Йорк! – Она решительно помотала головой: – Никогда! Если уж говорить о новом имени, то скорее я попробую Челси. Думаю, что у нее может получиться.
Коди нахмурился.
– Вы сами себе противоречите. Каждая из них сейчас на своем месте. И вы это отлично понимаете.
Джун улыбнулась.
– Может быть. Но после того, что случилось сегодня, такое решение вполне оправданно. – В ее голосе зазвучала решительность: – Нет. Или я беру Челси, или мы снова начинаем прослушивания.
– Ну хорошо, пусть будет так, – как можно мягче сказал Коди. – Вероятно, вы передумаете.
– Возможно. – Джун резко поднялась с дивана и направилась к двери. Она посмотрела на часы. – Что ж, спасибо за то, что выслушал. Можешь отдыхать. Кстати, завтра отсыпайся. Никаких репетиций до тех пор, пока я о них не объявлю.
– А не слишком ли долго придется ждать? – уже в дверях улыбнулся Коди и шутливо обнял ее за талию.
От неожиданности по спине Джун пробежали мурашки. Она кивнула на прощание и заспешила прочь. На этот раз дорога домой показалась ей непривычно длинной. Когда она наконец сбросила куртку и растянулась на диване, часы показывали далеко за полночь. Она включила радиоприемник и, отыскав знакомую мелодию в исполнении «Холлиз», налила себе виски. Даже когда алкоголь начал действовать, Джун все еще не могла отделаться от страха, не отпускавшего ее весь день.
Начинать все с нуля с новой актрисой было чистейшим безумием. Все, что она с таким трудом создавала, рушилось на глазах. Понадобятся как минимум две, а то и три недели, чтобы актеры могли сыграться, прежде чем начнет получаться что-нибудь стоящее. Ведь она замахнулась на шедевр. А что может быть труднее?
Она с грустью взглянула на низенький кофейный столик, на котором стояла незавершенная модель самолета-разведчика «Ф-117». Джун с детства любила мастерить всевозможные макеты – самолеты, корабли, машины. Они свисали на нитках с потолка ее комнаты в родительском доме. Братья, всегда завидовавшие Джун, часто дразнили ее, что, мол, девчонке больше пристало играть с Барби или с игрушечным домиком, который она получила в подарок на Рождество, когда ей было восемь лет. Но Джун всегда нравилось что-то мастерить. Она обожала, когда из первоначальной неразберихи составных частей получалось нечто целое. К сожалению, ей никогда не удавалось применить этот подход к собственной жизни.
Джун размышляла о том, как могло случиться, что столь успешный и столь одинокий путь привел ее вот на этот взятый напрокат казенный диван в этой снятой внаем квартире, в нескольких кварталах от временного помещения театра, в стенах которого ей предстояло во что бы то ни стало из рассыпавшихся осколков слепить прекрасный спектакль… Нет, это невозможно. Но ведь в этом и состоит ее работа: делать невозможное.
Всю жизнь ее награждали: то грамотами от научных обществ, то поощрительной стипендией, то призами на математических олимпиадах, она даже удостоилась стипендии на изучение театрального искусства в Нью-Йоркской академии искусств, где и получила степень магистра. А сколько на ее счету почетных призов за актерское мастерство и режиссуру, не говоря уже о хвалебных статьях, посвященных пяти театральным постановкам на Бродвее, имевшим грандиозный успех. Все это было до «Сорванной маски». Однако никогда и никому не было дела до этой рыжеволосой девушки, которая в любой ситуации знала правильный ответ. Да, Коди Флинн был прав. Тот, кто никогда не ошибается, очень одинок.
Те немногие знакомства с представителями противоположного пола, которые порой снисходили до того, чтобы обратить на нее внимание, заканчивались, как правило, ничем, оставляя Джун лишь вереницу неприятных воспоминаний, противоречивых чувств, а иногда и полного разочарования. Она никому не признавалась в том, что в первый раз по-настоящему целовалась на сцене под руководством преподавателя драматического мастерства с одноклассником, относящимся к ней совсем по-братски. Среди товарищей по клубу любителей латинского языка или шахмат, а также школьных друзей она пользовалась авторитетом.
