Артист дал по тормозам так, что Муха едва не влетел в лобовое стекло.
— Жопа! — заорал он. — Кто же так тормозит?!
Артист свел машину на обочину и заглушил двигатель.
— Повтори, — повернувшись к Томасу, приказал он.
— Что повторить? — не понял Томас.
— То, что сейчас сказал.
— Я ничего не сказал. Что я сказал?
— Ты сказал, что за Сымером стоит Янсен.
— Ну да, — подтвердил Томас. — А что? Мне об этом сказала Рита. Во всех фирмах, которые контролируют национал-патриоты, есть люди Янсена. Сымер — человек Янсена. Так она сказала.
— Откуда она это знает?
— Понятия не имею. Она же работала в «Ээсти курьер», крутилась в тех кругах. Или сказал отец. Спросите у нее.
Артист потянулся к мобильнику, закрепленному на торпеде, и натыкал номер.
— Пастух, срочно возвращайся, — бросил он. — Мы узнали, откуда ноги растут.
— Точно? — спросил Серж.
— Похоже на то.
— Понял. Пристрою Розу Марковну и сразу вернусь.
— А ты говорил — не болтай! — укорил Муха Артиста, когда тот вырулил на шоссе и влился в поток машин, который становился все плотнее по мере приближения к городу. — Поговорить с хорошим человеком всегда приятно. А иногда и полезно. Каждый человек что-то знает. Хотя и не всегда знает, что знает.
— Я чего-то не понял, — сказал Томас. — Куда Серж хочет пристроить Розу Марковну? Она же должна встретить даму из Гамбурга.
— Без нее встретят. А пристроит он ее в какой-нибудь небольшой мотель, где не просят показать документы. Где достаточно показать бабки.
— Зачем?
— Фитиль! Ты меня уже слегка достал своими вопросами! Зачем. А сам не понимаешь?
— Теперь понимаю. Да, понимаю. Потому что ее хотели убить. Думаете, сделают еще попытку?
Ни Муха, ни Артист не ответили.
— Еще только один вопрос, — сказал Томас. — Обещаю, последний. Почему ее хотели убить?
— Почему? — переспросил Муха. — А ты подумай. Сказать?
Томас знал, что он сейчас услышит. Он услышит то, что ввергнет его из этого весеннего яркого дня в ночь, в мрак, в ад. Обрушит на него все, что он всеми силами старался забыть. Вернет ему то, что он вдруг понял, когда увидел на пороге спальни помертвевшую Риту Лоо.
Когда он понял, что почти все, что говорила Рита этой ночью, было правдой.
— Сказать? — повторил Муха.
Томас неохотно кивнул:
— Ну, скажи.
И Муха сказал:
— Потому что купчие твоего дедули нашлись.
Правдой было не почти все. Правдой было все.
Все.
Все.
Все!
Томас выключился из жизни. Устроившись на заднем сиденье «мазератти» и погрузившись в свои мысли, он безучастно смотрел на многолюдный весенний Таллин, по которому Артист и Муха разъезжали по каким-то своим делам. Что это за дела, они Томасу не говорили, а он не спрашивал.
Сначала заехали в большой магазин спорттоваров, вынесли оттуда и загрузили в багажник три комплекта снаряжения для подводного плавания, о чем Томас догадался по желтым баллонам. Потом в какой-то мастерской заряжали баллоны сжатым воздухом. Потом поехали в порт и довольно долго стояли возле причала с прогулочными катерами. Как выяснилось, ждали небольшую моторную яхту «Сириус», приписанную, судя по надписи на борту, к Кронштадту. Когда яхта пришла, перегрузили на нее баллоны и гидрокостюмы и вернулись в гостиницу. Здесь их с нетерпением ждали Сергей Пастухов и дядя Костя. Они ненадолго ушли в комнату за музыкальным салоном, потом Серж вышел и попросил Томаса сказать Рите, что они хотят ее кое о чем спросить.
Рита сидела в своей спальне перед трюмо. Она была в белом полотняном костюмчике с мини-юбочкой, в белых туфельках на высокой шпильке. На точеном личике с неброским макияжем ослепительно зеленели глаза. Она порывисто встала, приникла к Томасу всем телом, сказала по-русски и так же, как ночью, неправильно:
— Я соскучился.
И Томасу почему-то стало ее так жалко, что пришлось высморкаться.
Из комнаты охраны Рита вышла минут через двадцать. Молча прошла в прихожую, взяла из стенного шкафа пальто. Предупредила:
— Мне нужно увидеть отца. Может быть, немного задержусь. Не беспокойся.
— Только ты, это самое, сама понимаешь, — попросил Томас.
— Все в порядке, — сказала она. — Я тебя люблю. Я все время тебя хочу. Ты чудо.
Томас посмотрел на закрывшуюся за ней дверь и снова высморкался.
Пообедали в номере. Ребята нервничали, посматривали на телефон. В кармане Сергея пиликнул мобильник. Он почему-то не стал говорить в гостиной, вышел в комнату охраны. Вернувшись, приказал:
— Подъем. Томас, останешься с дядей Костей. Нас не будет всю ночь. Один никуда не ходи. А еще лучше сиди в номере.
Они исчезли в своей комнате, в гостиной так и не появились, из чего Томас заключил, что они воспользовались грузовым лифтом и служебным ходом.
После обеда Томас улегся на кровать в своей спальне. Но потом перебрался в спальню Риты. Здесь было как-то уютней. И все напоминало о ней.
О том, что Рита может вмазаться, Томас не беспокоился. Почему-то был уверен: не вмажется. Беспокоило его совсем другое.
Чем больше он думал о событиях последних дней, тем явственней очищались они от шелухи, проступала их сущность, как проступил белый череп генерала Мюйра, освобожденный от внешней оболочки его котом по имени Карл Вольдемар Пятый. И уже совсем по-другому вспоминались Томасу поразившие его силой своей ненависти проклятья, которые Мюйр с крутой лестницы своей спальни посылал Альфонсу Ребане.
Покушение на Розу Марковну словно бы дало Томасу ключ для расшифровки заключенного в проклятьях генерала Мюйра смысла. И с чувством, похожим на панику, он вдруг понял, что это были не проклятья.
Это были пророчества.
«Ты убил моего отца. Ты убил свою жену. Ты убил неродившихся детей своей дочери. А теперь ты убьешь ее. Ты убьешь свою дочь, проклятый ублюдок! Это сделаешь ты, ты!»
И вот, Агния Штейн застрелилась, а Роза Марковна только чудом не взорвалась.
«Ты убил всех солдат и офицеров, с которыми ты воевал. Ты убил всех „лесных братьев“».
Это было не очень понятно, но факт оставался фактом. Эстонскую дивизию расстреляли?
