— Для диверсий на английских военных базах. Для Хаганы — отрядов самообороны.
— От кого обороняются отряды Хаганы?
— От палестинцев.
— Что же это получается, Лаврентий? С одной стороны, наши люди помогают евреям в борьбе с коренными жителями Палестины, хозяевами своей земли. А с другой — устраивают диверсии против англичан. А они, между прочим, наши союзники. Не усматриваешь ли ты в этом противоречия?
Берия лишь пожал плечами:
— Они вынуждены так действовать. Это помогает глубже внедряться в среду. И открывает доступ к информации.
— Какого рода эта информация?
— Об обстановке в Палестине.
— Какая же там обстановка?
— Очень напряженная. Враждебность англичан. Агрессивность арабов. Постоянные нападения на еврейские поселения. Острая нехватка продовольствия, сельскохозяйственной техники, лекарств.
— Ведет это к усилению реэмиграции?
— Нет. Уезжают только больные.
— Вот как? Чем это вызвано?
— Молодая сильная идеология. В переводе на русский язык: активная сионистская пропаганда. Сильные лидеры. Вейцман. Бен-Гурион. Кацнельсон. Бен-Цви. Даже женщина — генеральный секретарь Гистадрута Голда Меерсон. Это их профсоюз.
— Сколько сейчас в Палестине евреев?
— Около трехсот тысяч.
— А арабов?
— Больше миллиона.
— Если предположить, что еврейское государство в Палестине будет создано, сможет оно выжить?
— Нет.
Сталин поднялся из-за стола, прошел взад-вперед по кабинету и вернулся на свое место.
— Как по-твоему, Лаврентий, почему мы не поставили во главе ЕАК Эрлиха и Альтера?
— Их слишком хорошо знали в Европе. Их связь с нами была засвечена.
— А почему мы назначили руководителем ЕАК Михоэлса?
— Он чистый.
— И что из этого следует? Из этого следует, что Литвинов прав. Нам нужен Еврейский антифашистский комитет с незапятнанной репутацией. Еврейский антифашистский комитет с запятнанной репутацией нам не нужен. Тебе все ясно?
— Все.
— Вот и хорошо.
Неслышно появился Поскребышев. Положил на стол перед Сталиным оперативную сводку о положении на фронтах. На вопросительный взгляд Сталина доложил:
— Взят Брянск.
И так же неслышно исчез.
Сталин удовлетворенно кивнул:
— Хорошая новость. С хорошим политическим багажом полетит в Америку артист Михоэлс.
Берия позволил себе усмехнуться:
— Только этим новость и хороша?
Сталин внимательно посмотрел на него и покачал головой:
— Умный ты человек, Лаврентий. Но дурак.
Берия не стал уточнять, что он имел в виду. Лишь напомнил:
— Михоэлса нужно проинструктировать. Сделать это мне?
— Тебе? Нет. Будет лучше всего, если это сделает Молотов. А товарища Молотова я проинструктирую сам.
Разговор был окончен. Берия встал.
Сталин остановил его:
— Ты сказал, что информация о нашем намерении создать в Крыму еврейскую республику воспринята с недоверием?
— Да, это так.
— Это нехорошо. Нужно, чтобы она была воспринята с полным доверием. А в каком случае человек воспринимает информацию с доверием? Когда она ему досталась легко?
«Господи, да когда же это кончится?!» — мелькнула в голове Берии мысль, тоскливая, как вой гиены в морозной лунной степи.
— Нет, когда она достается ему с трудом, — продолжал Сталин. — И чем больше усилий он приложит для получения этой информации, тем с большим доверием он ее воспримет. Вот и нужно создать очень большие трудности для лиц, которым адресована наша информация.
Берия кивнул:
— Будет сделано, товарищ Сталин.
Он вышел из кабинета, молча миновал огромную приемную и только в коридоре, лишь хмурым взглядом ответив на приветствие дежурного офицера, разрешил себе подумать о том, о чем так хотелось подумать минуту назад: «Все равно я тебя, сука, переживу!»
IV
Первый заместитель Председателя СНК СССР, нарком иностранных дел, заместитель Председателя Государственного комитета обороны Вячеслав Михайлович Молотов принял Михоэлса в Кремле, но не в служебном кабинете, а на квартире, по-домашнему. Служебный кабинет диктовал свой стиль беседы. Официальный. Превращающий любую беседу в государственный акт.
Для разговора, который Сталин поручил Молотову провести с Михоэлсом, такой стиль не годился. Сам факт официальной встречи наркома иностранных дел СССР Молотова и артиста Михоэлса в Кремле мог быть истолкован в том смысле, что советское правительство придает поездке делегации Еврейского антифашистского комитета в Америку значение государственного мероприятия.
Такого объяснения следовало избежать. Но одновременно нужно было мягко, неакцентированно продемонстрировать, что видный деятель советской культуры Михоэлс, прилетевший в США по приглашению всемирно известного ученого Альберта Эйнштейна, — фигура все-таки не самодостаточная, существующая не в политическом вакууме, как сам Эйнштейн или как Чарли Чаплин, Поль Робсон и другие «звезды» американской науки и искусства. Нет, он человек, пользующийся определенным доверием в высших правительственных кругах, приобщенный к атмосфере, в которой живут руководители советского государства, и могущий непроизвольно, с присущей артистам и художникам непосредственностью эту атмосферу ретранслировать.
Для московской художественной элиты и дипломатического корпуса не было секретом, что супруга Молотова Полина Семеновна Жемчужина, еврейка по национальности, покровительствует ГОСЕТу, бывает на всех премьерах театра. На дипломатических приемах она с восторгом отзывалась о художественном руководителе и ведущем актере этого театра Соломоне Михоэлсе.
Это делало естественной встречу Молотова и Михоэлса в домашней, неофициальной обстановке.
Молотов сам предложил этот вариант. Сталин, подумав, одобрил.
Молотову было не совсем понятно, почему Сталин придает такое большое значение поездке делегации ЕАК в США. Но Сталин не объяснил, а Молотов не стал спрашивать. Раз не сказал, значит, не считает нужным.
Узнав, что вечером у них будет Михоэлс, Полина Семеновна удивилась. Это было не принято. Она
