— Все блевотина! — повторил молодой человек и круто повернулся с явным намерением перейти улицу. Но обочина тротуара была плотно заставлена машинами, среди которых выделялась лиловой окраской новенькая двухдверная «мазда» с узкими фарами и по-современному скошенными плоскостями.
Молодой человек свирепо посмотрел на «мазду» и вдруг начал яростно пинать ее своими тяжелыми ботинками — так, что с дверцы посыпалась краска и полированные плоскости прогнулись от вмятин.
— Ты что делаешь, мудальон?! — изумленно заорала продавщица хот-догов. — Спятил?!
Не обращая на нее внимания, молодой человек продолжал пинать машину, словно вымещая на ней накопившуюся в душе злобу.
— Однако! — философски заметил продавец книг, а продавщица мороженого, молодая хохлушка, у которой была просрочена московская регистрация, поспешно подхватила тележку и покатила прочь, причитая вполголоса: «Ментов накличет, паршивец, сейчас накличет ментов!..».
Торговка хот-догами сделала попытку остановить расправу над ни в чем не повинным автомобилем, но под ненавидящим взглядом молодого человека отступила и принялась звонить по мобильному телефону в милицию.
— Так их всех, парень, так! — одобрил привлеченный шумом подвыпивший мужичонка. — Антиглобалист. Уважаю!
Только одна свидетельница этого происшествия осталась невозмутимой. Это была молодая женщина, одетая так, что казалась манекеном, выставленным на тротуар из витрины дорогого бутика. На ней была широкополая белая шляпа, ажурные белые перчатки и белый полотняный сарафан настолько простого покроя, что даже человеку, не разбирающемуся в женской моде, сразу было понятно — стоит он очень немалых денег. Она извлекла из сумочки пачку сигарет, прикурила от золотой зажигалки. Когда силы молодого человека иссякли и он остановился, тяжело дыша и волком глядя по сторонам, поинтересовалась:
— И что вы этим хотели сказать?
— Не ваше дело!
— Ну почему? Некоторым образом, мое. Потому что это моя машина.
— Да? — переспросил он и слегка смутился. — Извините, не знал.
— А если бы знали?
— Я же сказал: извиняюсь!
— Вы полагаете, этого достаточно?
— Что вам от меня надо? Что вы все ко мне пристали? Отвалите от меня! Ненавижу!
— Антиглобалист, линяй! — прервал их разговор подвыпивший мужичок. — Быстро линяй — менты!
Но линять молодой человек не пожелал — скрестил на груди руки и принял независимый вид.
Подкатил «форд» муниципальной милиции, из него с ленцой вышли два дюжих сержанта, старший и младший, вникли в суть происшествия и вежливо попросили предъявить документики. Пока старший сержант изучал паспорт, младший сноровисто знакомился с карманами молодого человека. Тот было дернулся, но получил профессиональный, незаметный для окружающих тычок по ребрам и успокоился. Не обнаружив в карманах ничего предосудительного, младший сержант доложил об этом старшему недоуменным пожатием плеч.
— Понятно, — сказал тот и обратился к даме: — Ваша машина? Вам придется проехать с нами. Это рядом. Держитесь за нами.
Молодого человека засунули в «форд», включились мигалки, «форд» взвыл сиреной и влился в плотный поток машин, расчищая, как ледокол, путь для лиловой «мазды».
— Маруська, кати, уехали! — крикнула торговка хот-догами мороженщице, испуганно выглядывавшей из-за угла, и вопросила, ни к кому в отдельности не обращаясь: — Что же это делается, а? Ведь совсем молодой! А туда же — антиглобалист! С жиру бесятся!
— «Молодежь не почитает старших, не уважает законы, погрязла в невежестве и пороках. Я спрашиваю себя, куда мы идем, что станет с Римской империей?» — процитировал продавец книг и пояснил: — Это было сказано во втором веке до новой эры. Есть о чем подумать, не правда ли?
Он был кандидатом философских наук, но никому об этом не говорил, чтобы не выламываться из своей новой социальной роли.
— А я про что? — согласилась торговка хот-догами. — Я и говорю — уроды!
В дежурной части милиции есть периоды оживления и затишья. Утром свозят ночных дебоширов, потом идут мелкие воры, к вечеру — грабители и насильники. С трех часов ночи до пяти утра — пора убийц.
Молодого человека доставили в отделение в третьем часу пополудни, в пору штиля, когда дежурный майор маялся от жары и безделья. Телефоны молчали, ни одна лампочка на пульте не мигала, кроссворд был почти полностью разгадан, осталось лишь несколько слов, отгадать которые дежурный уже потерял всякую надежду.
— Принимайте, товарищ майор, — доложил старший сержант, подтолкнув задержанного к барьеру, разделявшему дежурку на две части, и выложил перед майором его паспорт. — Пинал машину.
— Чем? — полюбопытствовал дежурный.
— Ногами.
— За что?
— Не могу знать.
Майор скользнул заинтересованным взглядом по молодой женщине, вошедшей вслед за патрульными, по ее белой широкополой шляпе, по стройной фигурке и уточнил у старшего сержанта:
— Датый?
— Вроде нет.
Майор перевел взгляд на молодого человека:
— Даже пива не пил?
— Не пил!
— А зря. Сейчас бы холодного пивка — в самый раз. Работаешь-то кем?
— Художник.
— Он художник! — развеселился старший сержант. — Репин! Там ремонту штуки на две баксов! Понял, Репин? Плюс потеря товарного вида!
— Художник, значит, — повторил майор. — А это мы сейчас проверим. Ну-ка, манера живописи из десяти букв, первая «п», четвертая «н»?
— Пуантилизм, — буркнул молодой человек.
— Сходится! — обрадовался майор. — Теперь верю — художник. Выражался?
— Кричал: «Блевотина». Это выражался?
— Как посмотреть. Слово, конечно, цензурное, но вполне может расцениваться и как нарушение общественного порядка. Все зависит от того, где, когда и при каких обстоятельствах. Если я скажу, извините, — обратился он к даме, — «жопа», это что? Ничего, просто я невоспитанный человек. А вот если я скажу «Ты жопа» или, извините, «Вы жопа», это что? Это уже оскорбление личности, статья сто тридцать, часть первая. Сопротивление при задержании оказывал?
— Дергался немного.
— Вот — дергался! — раздумчиво повторил майор. — Это тоже как посмотреть. Дергаться можно на административное. А можно и на хулиганку. Что будем делать, художник? Ущерб возмещать будешь? Или сажать?
— Сажайте! Мне все равно!
— Какой ты шустрый, однако! — укорил майор. — Сажайте! Это же сколько бумаг нужно написать! Тебе легко говорить: сажайте! А людям работа. Ты думаешь, нам здесь нечего делать, кроме как тебя сажать? Давай так. Машину гражданке повредил? Повредил. Ущерб возместить должен? Должен.
— Не обеднеет! — презрительно бросил задержанный.
