Возвращаясь непосредственно к мозгу. Приведенные выше сведения об Институте мозга, разумеется, верны. Разве что не хватает некоторых фактур. Например, часть мозгов из институтской коллекции так и осталась не порезанной на тонкие дольки, их лишь разрезали макротомом на куски — видимо, для удобства хранения. Такие куски напоминали бруски хозяйственного мыла, как по размеру, так и по цвету. В частности, именно в этом виде до сих пор пребывает мозг Андрея Белого, то есть, разумеется, Бориса Николаевича Бугаева. С цветом мозга тоже бывали сюрпризы. Например, тов. Мельников-Разведенков Н. Ф. на основании личного обследования материала писал в 1924 году о том, что у В. И. Ленина, то есть у его мозга, окраска белого и серого вещества изменилась на оранжевую. Обратим внимание — в 24-м году, то есть в год смерти. Так что мозг Ленина был оранжевым еще при его жизни. А из персонажей был любопытен Оскар Фогт, которого пригласили руководить лабораторией по изучению мозга Ленина и который, в частности, придумал резаки мозга. Г-н Тимофеев-Ресовский, заведовавший лабораторией генетики в берлинском Нейробиологическом институте, которым Фогт и руководил, сообщил, что Фогт был физически очень похож на Ленина (с которым родился в одном году и, кажется, даже в одном месяце): „был столь же лыс, такая же бородка у него козлиная была и взгляд очень схожий. И говорил он, когда доклады делал, тоже очень похоже… Вот бывают на свете, изредка попадаются, так называемые двойники. Вот он вроде двойника был с Лениным“. Текст опубликован в книге воспоминаний Тимофеева-Ресовского в 1995 году, но цитату можно найти и в книге М. Спивак со смешным названием „Посмертная диагностика гениальности“. Учитывая, что Ресовский был генетиком, его заявление является ответственным. Учитывая же, что речь идет о проблеме некоего г-на О. средних лет, по не вполне ясной причине озаботившемся собственным метафизическим устройством, следует привести пример языка, которым описывалась эта проблема в годы, когда создание человека будущего рассматривалось в ряду других модернизационных проектов. „Московскому институту мозга суждено приподнять острием своих выводов мистическую завесу, веками прикрывавшую проблемы мозговой коры, — писала газета „Правда“ 19 сентября 1934 года. — Мозговая кора, этот сгусток индивидуального опыта, не представляет собой однородно построенного органа. Мозговая кора разделяется на так называемые территории и поля различных структур. И здесь, в этих структурных соотношениях, в архитектонике коры большого мозга, институт ищет истоки гениальности“. Трудно представить, что схема столь изощренного метрополитена, как московский, могла возникнуть в отрыве от этих исследований, пусть даже проект по человеку в целом реализован не был. А на „Рижскую“ О. ехал, оказывается, потому, что узнал, что там — чуть сбоку от станции метро — на ярмарке не слишком дорого продают надежные пылесосы. Конечно, добираться затем с двумя пересадками на „Кутузовскую“ было не слишком приятно, но — пылесос все же, перламутрово-зеленого цвета. До оранжевого пылесоса экстремальность О. еще не доросла; впрочем, оранжевых там и не было, хотя желтые и алые имелись. Но вот понять, с чего вдруг О. оказался на проспекте Мира возле метро — уже невозможно. Впрочем, известно, что увидев дом с большой вывеской СЛАВА ЗАЙЦЕВ над входом, он подумал о том, что, несомненно, у зайцев должна быть своя слава и, значит, она и хранится в этом доме. Откуда следует, что к метро „Проспект мира“ он приближался со стороны Грохольского переулка, но как он оказался в районе Сухаревской? Скорее всего, ел в тамошней чебуречной. Да, именно так и было, потому что до славы зайцев он изумился салфеткам, которые теперь за рубль выдавали в том заведении. Они были типа влажные, упакованные в стандартный для этого рода салфеток пакет, ароматизированными не были, зато на упаковке синим цветом были изображены звезда, автомат АКМ, что ли десантный какой-то, с коротким дулом, и надпись: „Изготовлено для выполнения госзаказа МО РФ“. На другой стороне больше: „Влажная салфетка „МЭД“, ТУ 238-001-34917-36598, ТУ 8028 -002-34917365-98, Очищает! Дезинфицирует! Смягчает! ООО „НПК ВЕРСИЯ“ 144001 г. Электросталь, ул. К. Маркса, 1. Тел /257/5-99-84. Годен до 10.2004 г.“ Но почему тогда он не сел в метро на „Сухаревской“?
Затем с ним два раза было так: сквозь сон он слышал, как звонит будильник — не его, с другим звуком, приглушенно, словно за стеной, но не за соседской стеной, а какой-то матово-прозрачной, идущей не в соответствии с планировкой квартиры. И там, за той стеной, выключал будильник, вставал, выходил из комнаты, совершал какое-то количество утренних действий — он сам. То есть, получалось, что он не в единственном экземпляре, а как-то расходится в пространстве, расслаивается, как слюда. Причем это его не удивляло, наверное, потому, что слышал он все сквозь сон, сожалея только что не собраться с силами, чтобы заглянуть к этим другим О. Но и они ведь, не заходили пока в его жизнь, а было бы славно что-нибудь подглядеть, употребить этот, то ли чужой, то ли все равно свой опыт, хотя и не очень понятно, какие в тех пространствах нравы. Причем во второй раз было еще интересней, не просто будильник и утренняя ходьба. За окном — там был совершенно такой же двор, но там стояли высокие деревья, высокие, тонкие — какой- то сорт тополей. Стояли в рассветном утре, в молочном освещении, с листвой, явно плотной, прижимающейся к вертикали каждого дерева. Конечно, в нынешнем дворе никаких острых и тонких тополей не было. Тут березы, клены и другие ветвистые деревья, разумеется — голые, какие еще листья. Амнезия вскоре сотрет память о соседнем пространстве, но расслоение запомнится. То есть, есть какая-то щель, отделяющая почти такие же территории, причем сквозь нее можно если не перейти, то хотя бы посмотреть. Иногда. А щель эта, провал между пространствами был заполнен чем-то полужидким, не очень вязким, как если бы за кожей — сухой, портфельной, между двумя ее слоями — оказалось место, где мокрицы, грибницы и т. п. В таких щелях, наверное, и манипулируют всякие колдуны, лишающие людей разных сил. Зато когда он просыпался уже в привычном месте, то — оба раза — был умиротворенным, ощущая себя елочной игрушкой, мягко упакованной в вату. Это было хорошо, вата была свежей, не слежавшейся.
2 апреля снова выпал снег, завесив деревья и покрыв плоскости. Держался минимум до 6 апреля, когда появилось солнце, стало припекать, и снег потихоньку ушел. В это апрельское, 6-го числа, утро стало понятно, что теплота пришла окончательно. Батареи грели сильно и ненужно. Снизу, со двора громко орали дети. Что им еще делать в силу умственного устройства их возраста. Двор вот только был чужим, то есть — не своим с детства, так что детские привычки, по части проорать, например, воспринимались без снисхождения. Он тут был квартирантом, себя в них узнать не мог.
Штук пять детей из соседней школы входили теперь во двор, ему наперерез. Их школа была возле въезда во двор, возле сквера, который теперь какие-то богатые силы намеревались уничтожить, построив на его месте торговый комплекс с подземными гаражами; домовая общественность уже собирала подписи протеста, вряд ли поможет. Детей было пять разнополых, примерно 11–12 летних, все толстенькие, украшенные бессмысленно-оживленными взорами. Судя по всему, предвкушали, как сейчас пристроятся на лавочке возле гипсовой вазы есть чипсы, запивая их лимонадом „Миринда“, — все это имелось у них в руках. Куртки распахнуты, щеки розовые. Почему он должен был любить детей, эти весьма безмозглые создания? Было ли это чувство бездушием? Но в самом деле — с какой стати, а также что такое душевность? Некое отношение к чужим обстоятельствам, которые неизвестны? В чем бы он мог проявить эту душевность, если бы она теперь в нем объявилась? Улыбнуться клейким листочкам, дать кому-нибудь денег? Но листочков еще не было, а денег давать не хотелось никому. И не из жлобства, а чего ради? То есть эта мизантропия означала лишь то, что его интересовали те, кому ничего не нужно. Не для того, чтобы не попросили чего-нибудь, но, значит, у них есть такое, что им, кроме этого, ничего не нужно, они это что-то еще и распространяют. Из данного умозаключения следовали два вывода. Во-первых, сам он к таким людям не относится, потому что, во-вторых, он явно хотел, чтобы от их щедрот обломилось и ему. Но чего, собственно, ему хотелось в данный час данного апрельского дня? Около полудня 12-го апреля 2002-го года. О, он даже забыл, что это ж День космонавтики, который был заодно и пятницей. Но ему ничего не хотелось. В нем было только ожидание. Чего-то.
