Его господство привело к тому, что «в стране всеобщий кризис. Никакие частные реформы нас от него не избавят… Нужна смена производственных отношений, то есть социальная революция».
В этих условиях Заочный социально-политический клуб начал превращаться из трибуны свободного общения в политическую организацию. Но поскольку организация эта была перенасыщена марксистско-ленинскими элементами и в то же время весьма разнообразна по составу, можно было предположить, что единство организации будет недолговечным.
Впрочем, в августе 1987 года до этого было еще далеко. Обсуждение программы КПСС, методов борьбы с бюрократизмом, вопросов собственности, внутренней и внешней политики на конференции «заочников» проходило вполне академично. Выделились две фракции – социал-демократическая (четыре человека) и марксистско-ленинская (несколько десятков человек). Основная масса участников клуба во фракции не вошла.
Наиболее важным результатом конференции стало принятие Устава клуба, который стал теперь именоваться Всесоюзным. Принятый в последний день работы съезда Устав знаменовал собой переходную стадию в жизни клуба, который еще не перестал быть дискуссионной трибуной, но уже приобрел черты некоторого централизма. Первое было отражено в преамбуле: «Всесоюзный социально-политический клуб» – общественная организация, которая объединяет людей, стремящихся к изучению и обсуждению экономических, политических и социальных проблем на основе научного подхода к общественным процессам. Клуб допускает существование признающих его устав общественных групп, клубов на местах и фракций и координирует их деятельность».
Но в то же время «высшим органом клуба является конференция», представительство на которую определяется Советом. Реально это привело к принципу «кто приехал, тот и делегат», который создавал географический ценз на конференциях неформалов (и не только этого клуба).
20-23 АВГУСТА в ДК «Новатор» прошла Информационная встреча-диалог «Общественные инициативы в перестройке». Собрались представители 50 клубов из 12 городов (Москва, Ленинград, Киев, Таллин, Архангельск, Новосибирск и другие) – в зале сидело более 300 человек. Все на этой встрече (сборище оппозиционеров нельзя было назвать конференцией и тем более съездом) было впервые. Но участники не знали, повторится ли возможность вывалить свои идеи перед публикой, и несли кто во что горазд.
Вспоминает Н. Кротов: «Впечатление было такое, что людям нужно выговориться перед смертью обо всем, что наболело за всю жизнь. Сейчас стенограмма этой встречи вызвала бы умиление, но тогда все было впервые, и говорилось с необычайным эмоциональном надрывом».
Вспоминает В. Гурболиков: «Это был обычный зальчик, каких потом были сотни. Люди выходили с самым разным, делали какие-то совершенно разнопорядковые объявления и заявления. Помню, меня поразило, когда вышел будущий мемориалец Самодуров, начал говорить о том, что они собирают средства на памятник жертвам репрессий, и совершенно вне контекста того, что говорил, разрыдался.
Президиум, состоявший из неформалов, пытался что-то удержать. Исаев и Золотарев еще умудрялись удержать дискуссию в каком-то едином русле, а Кагарлицкий и Пельман такого опыта не имели, и зал охватывал хаос. В основном люди тусовались в фойе, знакомились, неформально готовили декларации. В зале эти заявления было бессмысленно обсуждать и пытаться принять большинством. Поэтому свежеиспеченные документы тут же подписывали все желающие и озвучивали в зале. Так стал возникать аппарат неформального движения, который в это время состоял из его лидеров. Именно в кулуарах была составлена декларация Федерации социалистических общественных клубов, подписана и зачитана в конце как официальный документ».
Вспоминает П. Кудюкин: «Августовская встреча производила впечатление нереальности того, что происходит. Такого не может быть. Слишком много свободы, люди раскованно говорят».
Иные ощущения были у С. Станкевича, присутствовавшего здесь в качестве молодого коммуниста: «Там было много такого, что казалось какой-то нелепостью, аномалией, чем-то несерьезным и экстравагантным. Я не почувствовал, что есть некая политическая сила, которая может чего-то достичь. Но в то же время целый ряд выступлений, оценок, интерпретаций показались очень интересными».
Для организаторов атмосфера общения не была самоцелью. Они ставили далеко идущие задачи уже теперь.
Г. Павловский, выступавший одним из первых, вспоминает: «Задачей встречи было зафиксировать силу, независимую от партии, которая выступает ее союзником, но независимым союзником и в какой-то степени контролером и партнером. Я свою речь в начале встречи строил вокруг идеи „мы никому не дадим поссорить нас с партией“. Но акцент был именно на „нас“. Мы расширяли понятие перестройки на революционную перестройку. Здесь я был менее осторожен, чем Игрунов, который еще с диссидентских времен предупреждал против революции».
Для того чтобы предъявить силу, нужно было ее как-то организационно оформить. Между тем появление политиков с радикальным диссидентским мышлением чуть не взорвало зал, показав, насколько разные люди здесь собрались.
Новым явлением на неформальных встречах стали вылазки диссидентов.
Вспоминает А. Исаев: «Я вышел на сцену, откуда должен был вести заседание секции, и одним из первых попросил слово В. Сквирский, почтенный старик с бородой, и как начал гвоздить советскую власть. Это была чистой воды 70-я статья. Я сижу и не знаю, что делать. Прерывать как-то не хочется. Отдельные пассажи Сквирского Витя Золоторев сопровождал аплодисментами. Тут руку поднял Н. Кротов из райкома партии: „Я протестую, предлагаю не давать слово представителю „Демократии и гуманизма“, он выступает с антисоветских позиций“. Я ставлю вопрос на голосование. Большинство за то, чтобы Сквирский продолжал. Потом мне объяснили, что я сделал типично аппаратный ход, свалив все на массы и изобразив демократизм в отношении демарша Кротовая.
Вспоминает Н. Кротов: «Я встал и сказал, что мы договорились соблюдать принципы одного „да“ и трех „нет“. Новодворская их нарушила, поэтому ее выступление нужно снять. Вы приняли решение, она его нарушила – реагируйте».
Вспоминает П. Кудюкин: «Интригой первого дня встречи было: давать ли слово Новодворской. Социалисты говорили, что нас всех прихлопнут и закроют. Она же с ее сторонниками – объективные провокаторы. На что мы начали возражать: „Демократы мы в конце концов или не демократы. Ей нужно дать слово, а как же иначе мы будем с ней спорить?“
Вспоминает А. Исаев: «Собралась куча неуправляемого народа. Каждый выходил и делал какие-то заявления – кто в поддержку перестройки и Горбачева, кто – памятников культуры. И затем началась запись по секциям. Я опасался, что в нашу секцию никто не запишется, потому что слишком много каких-то экологов и культурологов. Володя Гурболиков убеждал делегатов зайти на секцию политклубов и пришел удовлетворенным: „У нас будут люди. „Алый парус“ обещал, женщина очень солидная из семинара „Демократия и гуманизм“. И тут как раз на пленарном заседании этой солидной женщине предоставили слово. Вышла Валерия Ильинична Новодворская и начала гвоздить КПСС. И затем продолжает: „Тут создается секция политклубов. Мы, семинар «Демократия и гуманизм“, намерены записаться в эту секцию. Нам нужны помещения, чтобы проводить в собрания“.
С места ей кричат: «Вам дадут помещения!» Но Валерия Ильинична проигнорировала эту ремарку: «Что же, мы так собрались и разойдемся? Предоставим возможность партократам поплясать на наших костях? Я предлагаю провозгласить это заседание Учредительным собранием России!» Гриша Пельман, который упрашивал представителей парторганов предоставить под это дело помещение, не знал куда деваться. Если эта толпа вдруг провозгласит себя учредительным собранием, посадят одного».
