— В самой малой степени, — честно ответил Резидент. Сообщники переглянулись еще раз и так же неожиданно, как появились, стали собираться обратно.
— Вопрос пока остается открытым. Завтра встречаемся в обычном порядке.
Все встали, двинулись в коридор. Неужели пронесло? Неужели везение еще не оставило меня? Даже не верится.
Хлопнула входная дверь.
Я решил выждать, дав пять минут Резиденту на то, чтобы очухаться, и те же пять минут его гостям на то, чтобы они отъехали подальше. Третьи лица в предстоящем мне деле лишние, как в любви. Оно касается только двух человек — его и меня. Двух равных силами и опытом противников. А кто возьмет в этом почти месячном противостоянии верх, покажет ближайшее будущее. Долго я торил дорогу к Резиденту, и вот до желаемой встречи осталось пять минут. Всего пять минут! Уж как-нибудь дотерплю.
Резидент, вернувшись из коридора, опустился в кресло. Он уставился в одну точку и замер, уперев руки в подбородок. Сейчас он не напоминал опасного, непредсказуемого недруга. Сейчас он был лишь отчаянно уставшим человеком. Было даже как-то неловко тревожить его покой своими настырными домоганиями. Но, с другой стороны, сам виноват: тот, кто желает жить лучше других, должен быть готов к крутым поворотам судьбы. Чем выше вскарабкался, тем больней падать.
Истекло 4, 5 минуты. Я перенес тяжесть тела на правую, опорную ногу, приготовившись левой к решительному, как с обрыва вниз, шагу.
Во входной двери заскрежетал ключ.
— Катя, это ты? — спросил, не поднимая головы, Резидент.
Какая Катя? Какая может быть Катя, когда она в соседней квартире, повязанная по рукам, по ногам сидит. Какая Катя?!
Я отпрянул к стене. Неужели гости вернулись? Но как они открыли дверь?!
— Я сейчас! — крикнул Резидент. Он все еще расслабленно сидел, не понимая, что происходит. Он думал, что вернулась дама его сердца, а это пришла совсем другая дама — старая, с длинной, бритвенно заточенной косой, которой легко косить травостой и головы неосторожных смертных.
Я увидел то, что не мог заметить Резидент. По коридору, почти припадая спинами к стене, на цыпочках крались три одетые в темное фигуры. У передней поперек живота висел короткоствольный, вроде «узи», автомат, другие были вооружены пистолетами с накрученными на дула набалдашниками глушителей.
Передний поднял, показал два пальца, развел их в стороны, сжал кулак, выставил большой, махнул им в проем двери.
Все ясно: двое одновременным шагом проникают в комнату, отступают за дверные косяки, третий с автоматом зависает в двери, страхуя разом комнату и входную и прочие ведущие в коридор двери.
Секунда — шагнуть вперед. Еще одна — отшатнуться в сторону. Мгновение — вскинуть оружие. Две секунды с небольшим до открытия огня. Стрелять будут двумя стволами разом. Ни единого шанса для Резидента. И очень мало для меня, если высунусь.
Можно из засады уложить трех противников, не опасаясь встречного выстрела, если у противника оружие в карманах покоится или в крайнем случае на предохранитель поставлено. Пока сообразят, пока его в боевое положение приведут — перед мертвыми их очами уже ангелы хороводы водить будут.
Но этим ни тащить из карманов, ни взводить пистолеты не требуется! Они уже вытащены и уже взведены — только на курок жми, не ленись. Пока одного отстреливаешь, второй мгновенно отскочит под прикрытие кресел, влет всадив в опасный угол пол-обоймы. Допустим, второго я достану в прыжке, и, допустим, его пули пройдут мимо. Но есть еще третий! Этот изрубит меня из автомата в лапшу и покропит меня сверху моей же кровью. Он просто нажмет курок и поведет дулом от стены к стене. От этого гороха пуль мне не увернуться. Он самый опасный. Так что если начинать, то с него.
Если начинать…
А если нет? Тогда проскочу. Наверняка проскочу. Два глухих, похожих на падение книги на пол выстрела Резиденту в голову, еще один, контрольный, за ухо — и быстрый уход. На все — минута. Комнату они, естественно, обыскивать не будут, не до того. Мне останется выждать за портьерой несколько десятков секунд и тихо и незаметно покинуть квартиру. Риск самый минимальный. Способные меня зацепить шальные пули по комнате летать не будут. Здесь предвидится не бой, а заказное, на три выстрела, убийство. Может, не лезть на рожон? Это липовых биографий много, а натуральная жизнь одна. Может, переждать по- тихому?
Но Резидент! Но дискетка!
Вечная дилемма между жизнью и долгом. Дискетка против меня самого? Не дороговата ли цена за 200 заключенных в ней слов?
Я еще взвешивал все «за» и «против». Я еще пытался выторговать у судьбы право на биологическое продолжение своего века любой, пусть самой позорной, ценой. Я все еще размышлял в контексте безусловных — инстинкта сохранения рода — рефлексов. И уже действовал вопреки им, согласуясь с условными, выработанными в классах и тренировочных залах учебки. Я решил затаиться, переждать, не лезть на гарантированную пулю и… подсчитал расстояния, отделявшие меня от противников, прикинул, как вернее использо-вать топографию квартиры, куда и как падать, когда и в кого вначале стрелять. Я решил любой ценой сохранить жизнь, но уже содрал носком левой ноги ботинок с правой. Я действовал вопреки решению своего биологического «я». Я действовал согласно параграфам устава. Буква закона была во мне сильнее инстинкта самосохранения.
Я принял решение ничего не предпринимать в момент, когда уже вовсю действовал. У меня почти не было шансов выиграть без потерь бой, но у меня не было и шансов уклониться от него. Кто-то посторонний, живущий во мне, но не жалеющий меня, отдал короткий приказ — стреляй! — и помимо моей воли задрал руку с оружием. Мне оставалось только подчиниться.
Все эти раздумья, сомнения, протесты, противоречивые решения вместились в трехсекундную паузу. На само действие потребовалось времени еще меньше.
Убийцы подняли оружие. Я плавным, чтобы портьера не шелохнулась, движением бросил в дальний угол снятый ботинок. Его полет загородили стоящие в ряд стулья. Его не увидели. Его услышали. На долю мгновения убийцы скосились на неожиданно раздавшийся в углу звук и туда же, следуя за глазами, сдвинулись дула их пистолетов. Все-таки они не были достаточно натасканы. Все-таки они ставили свою жизнь выше дела. Исполнители, прошедшие спецподготовку, никогда бы не отвлеклись на посторонние события, не завершив главного дела. Кроме того, в обязанности второго входила страховка ударной группы. Только он один имел право реагировать на внешнюю угрозу. Только он один мог убрать взгляд с объекта покушения и принять бой. Все прочие должны были, пусть даже ценой жизни, завершить дело. Только такой подход не оставляет жертве надежды. Все прочие — это чистой воды любительщина, где много стрельбы, много жертв и мало толку.
Эти убийцы были любителями. Они беспокоились за свою жизнь больше, чем за порученное им дело, и потому проиграли и в том, и в другом. Они не выполнили задания и не сохранили жизнь.
Не раньше, не позже, а именно в то мгновение, когда ботинок ударился в стену, я выступил из-за портьеры. И, еще не закончив движение, я сделал два выстрела: один — в автоматчика, другой — в убийцу, стоящего у правого косяка. Третий выстрел я, как и ожидал, сделать не успел. Последний оставшийся в живых бандит обладал отменной реакцией. Он упал за второе свободное кресло на долю секунды раньше, чем дуло «стечкина» нащупало его голову, и стал для меня недосягаем.
Осел в смертельной истоме так и не успевший нажать курок автоматчик. Упал, откинувшись головой на косяк, стоявший слева убийца. Упал я. Очень вовремя упал. Три пули в том месте, где только что находилась моя грудь, вляпались в стену, разбрызгивая во все стороны штукатурку. Кажется, я недооценил последнего противника. Он не только ушел из-под моего выстрела, но и успел точно в цель послать три своих! Сейчас он заляжет, как за бруствером окопа, за ближайшей мебелью, и борьба приобретет затяжной и очень непредсказуемый характер. Стоячих мест в этом летящем в тартарары трамвае не осталось. Двое легли, потому что умерли, трое — для того, чтобы не умереть. Трое, потому что Резидент тоже упал и тоже вовремя. И у него с реакциями было все в порядке. И он хотел жить.
Еще только услышав, нет, не выстрел, удар ботинка, он переместился на пол. Он не вскочил с кресла, не прыгнул вбок, как это бы сделал на его месте всякий любящий баловаться оружием «чайник», — он, резко оттолкнувшись ногами, завалил кресло на две задние ножки и вместе с ним перевалился назад. В
