другую сторону… что-то он там увидел…
– Бегите, – сказал Афанасий.
– Я с вами, – быстро сказала Отрада.
– Мне нужно выпустить Конрада. Нельзя же его отдавать вот так.
– Я с вами!
– Нет. Вас я с собой не возьму… Хорошо. Не бегите в лес, ждите пока здесь. Скоро вернусь.
Афанасий нырнул в вонькую теплоту хлева. Отрада прижалась к стене, вытянулась. Свес крыши надёжно защищал её от взоров сверху… она вдруг почувствовала себя маленькой и беззащитной, ещё меньше и ещё беззащитнее, чем тогда в общежитии… в комнату вломились наголо остриженные пьяные или, скорее, обкуренные парни и никак не желали убираться, но и не приставали в обычном смысле, а делали что-то непонятное: построили их троих вдоль стены, на щеках помадой нарисовали какие-то зигзаги, заставляли учить и повторять непонятные слова: 'Казыр надах, казыр надах…' Один из парней сидел на полу и бессловесно пел, раскачиваясь…
Потом снизу пришёл милиционер и долго с ними препирался. Потом как-то так получилось, что жилички сами виноваты во всём.
Вот тогда она чувствовала не просто испуг, а – внезапную потерю возраста, какого-никакого, а опыта… ей три или четыре года, и она вдруг, отпустив мамину руку, оказалась одна среди большого жаркого города, тысячи незнакомых и опасных людей, рёв и грохот машин…
У неё не могло быть такого воспоминания. Но оно почему-то было. Может быть, кто-то рассказал, а она примерила на себя…
И тогда она, прижав руки к груди, вдруг нащупала дудочку-близнятку. Она совсем забыла о ней… Пальцы не слушались, губы были деревянные, но она все-таки сумела просвистеть: 'Опасность…' Единственный сигнал, который вспомнился.
Дудочка отозвалась. 'Жди меня на месте'.
Она не может ждать на месте! Но… но как же… Отрада мучительно вспоминала ответ…
Звуки ударов. Треск и глухое великанское ворчание. Выкрики. Тонкий пронзительный визг. И – тихо. Поразительно тихо. Будто все умерли.
Замолчали даже коровы.
Наконец она вспомнила. 'Прячусь'. И, чтобы было понятнее, повторила: 'Опасность'.
Отрада ещё сильнее прижалась к стене. Сердце било так, что казалось – вздрагивает земля.
Дудочка пискнула: 'Я иду'.
Зачем ты уходил, в тихом отчаянии подумала она.
Она вынула из ножен меч и подняла его, как учили: гарда у левого плеча, клинок смотрит вверх. Хотя она знала, что ни малейших шансов против сколько-нибудь обученного воина у неё нет, оружие в руках изменило всё. Она вновь была взрослой и что-то значащей в этом мире…
Потом со скрипом приоткрылись ворота.
Маленький человечек выкатился кубарем, пружинисто вскочил: кривые ножки широко расставлены, зубастая улыбка до ушей, клинок косо перед собой… выпадает из руки, человечек обхватывает живот и садится на землю, изумление в глазах, смотрит… валится, сучит ногами, всхлипывает. Из ворот следом появляются Афанасий и Конрад, Афанасий молча хватает Отраду за локоть, толкает к речке, к зарослям. Она бежит, припадая к земле и всё время оглядываясь, меч в руке, мешает. Появляются ещё двое, луки в руках, смотрят в небо. Перебегают по очереди. Все пятеро лежат в кустах. В деревне что-то начинает гореть. Птицы вьются над окраиной, их больше дюжины; наездники посылают вниз стрелы…
К лесу. К лесу!
Афанасий и один из его воинов бегут первыми, за ними Отрада. Конрад и второй воин прикрывают сзади.
Ельник настолько плотен, что идти в рост почти невозможно, только на четвереньках, проскальзывая под нижними ветвями. Пот заливает глаза. Ничего не слышно, только собственный сдавленный хрип.
Глава восьмая
– Во всём этом для меня осталось очень много непонятного, кесаревна, – отстранённым голосом сказал Конрад. – Очень много очень непонятного…
– Для меня тоже, – согласилась Отрада.
– Можно посмотреть ещё раз? – он указал на брошь.
Отрада отколола её от ворота, задержала в руке. Не хотелось отдавать…
Брошь была живая. И сейчас она испытывала… страх? нет, не страх… что-то родственное нежеланию выходить из тёплого дома на слякоть и ветер…
Как я её понимаю, подумала Отрада.
Конрад, однако, то ли почувствовав эту заминку, то ли просто потому, что так было удобнее, – брать в руки брошь не стал, а очень низко наклонился и принялся рассматривать её вплотную, напряжённо наклонив-повернув голову и прикрыв правый глаз. У него, конечно, не было лупы, но казалось, что она есть.
– Поверните, пожалуйста…
Рука чувствовала его вежливое дыхание.
