корабль. Справа же, закругляясь, как дно исполинского жёлоба, вздымалась чёрная стена, опушённая белым, сверкающим. Там, в пенном гребне, в непрерывной туманной молнии, вздымались и пропадали неясные фигуры…
Очнувшееся время тронулось, хлынуло – и всё кончилось очень быстро. Почти мгновенно.
…Юно пытался, но никак не мог освободиться от навалившегося кошмара. Серые огромные, с собаку, пауки – вдруг исчезли, канули куда-то, только тускло-рубиновые глазки время от времени вспыхивали в тенях. Странный свет, идущий от земли, не позволял ничего рассмотреть.
Где он? И где все остальные? Руки и колени липли к земле, он пытался выпрямиться – не получалось. Перед ним возвышалась полуразрушенная стена из крошащихся ноздреватых глыб, за поворотом – непроходимая чаща скрученных лианами сухих колючих деревьев. Он встал наконец, вернулся к коню. Конь скрежетал зубами, запрокинув мучительно голову, все ноги его судорожно распрямились, сделались как палки. Следы паучьих клыков – тут, тут, тут… Юно потащил из ножен короткий меч, потом задумался. Может быть, этот яд не смертелен? Может быть, конь оправится? Без коня выбираться будет трудно…
Но – где же я?
Эта стена… Вернее – часть стены, шагов сто в длину. Старая кладка. Старая дорога под стеной – тоже часть. А дальше… будто бы островки или кочки, какие бывают на болоте, но здесь между ними – песок. Рядом с дорогой островков много, а дальше – всё меньше и меньше.
Будто земля здесь когда-то трескалась и расходилась, со временем трещины занесло песком, замыло глиной…
Потом Юно увидел несколько фигур, низко плывущих над этой пустошью. Он попытался сосчитать их, но не смог.
Ну что ж… Он утвердился на ногах, окинул быстрым взглядом землю вокруг себя – нет ли где кочки- трещины, – поплевал на ладони и взял наизготовку оба меча.
Холодное железо никогда не подводило его. Не подведёт и сейчас.
И вдруг – будто где-то под землёю отвалили хляби – песок ринулся вниз, вниз… Минута, нет, меньше – и Юно оказался на вершине каменного столпа, окруженный светящейся бездной.
Неясные фигуры расположились на соседних столпах, пристально его разглядывая. Нет, это было больше, чем просто разглядывание.
Его прокалывали – без боли, почти без надавливания. Но иглы – или крючки? – касались чего-то внутри: сердца, селезёнки, подвздоха…
Он попытался взмахнуть мечом, но будто бы дёрнул за нить, прикреплённую к чему-то внутри: мутная слабость охватила правую половину тела, нога подогнулась, выпал меч, язык вдруг раздулся пузырём и заткнул гортань…
Такого никогда не было с ним. И он никогда не слышал, чтобы с кем-нибудь проделывали подобные вещи.
Потом его отпустили. Не совсем, не до конца. Так опытный рыбак ослабляет лесу.
Юно в ужасе хватал ртом воздух, чувствуя при том, как тонко входят в тело и в душу всё новые, и новые, и новые крючки… Почему-то немыслимо ярко вспомнился давний день, он вбегает в дом, и нянька подаёт ему краюху свежего хлеба и деревянную кружку с молоком… всё светится…
Свет, идущий из-под земли, усилился, набряк кровью. Что-то клубилось впереди и внизу, вздымалось, словно шапка пены над закипающим молоком, заполняло собой всё… Призрачные фигуры, так легко и просто разделавшие Юно, вдруг съёжились, превратились в иссушённые подобия хлебных человечков, каких азашки выпекают на праздник Зимоворота.
Запах хлеба и молока становился удушающим…
Пенная шапка поднялась выше островков тверди. Теперь Юно видел: это была никакая не пена, а что- то вроде теста, но внутри него перекатывались железные мускулы. Потом какая-то складка разошлась, и на Юно уставился огромный воспалённый глаз. Зрачок его нервно пульсировал, белок испещрён был красными прожилками…
Кто-то прыгнул на Юно сзади, обхватил вокруг туловища, поволок. Нити напряглись, крючки потянули за всё, во что вцеплялись… сердце обморочно остановилось, и тьма хлынула в горло. Но чем-то, оставшимся в живых, Юно слышал, как мокро рвутся нити: пок… пок… пок-пок-пок-пок…
Его волокли ногами по земле, он это чувствовал, и одновременно чувствовал, как падает с огромной высоты.
Потом тот, кто тащил его, рухнул. Юно ударился обо что-то острое скулой. Пронзительная боль была сродни нашатырю. Он очнулся. Кажется, очнулся. Когда появились пауки, было почти то же самое…
Он лежал на спине и смотрел вверх. Небо – пылало. Оранжевый невозможный свет. Серная вонь. Чёрные руки сучьев… Ну да, в лесу. Прошлогодняя гарь, которую проезжали… когда? Он приподнялся, и тот, кто волок его, приподнялся тоже.
Это был Конрад Астион. И он смеялся. Лицо его лоснилось чёрным. Сверкали только зубы и белки глаз.
– Не сожрали тебя… – выдохнул он. – Не допустил… А? Молодец я?
– Что это было? – язык не ворочался, и Юно сам не понял того, что сказал. Но Конрад понял.
– Ловушка была. Паутина. Думали, небось: я уже весь – ихний… А – вот вам! Эх, начальник… хоть теперь-то понимаешь, каково мне было?..
– Постой. А где… все?
– Там остались. Все там остались. Все! Тебя вот – вытащил. Зачем-то. А кесаря – не смог. Его сразу окружили…
