В космологии есть не только «твердо установленные» выводы вроде изложенных выше, но и нерешенные проблемы. Если не касаться сугубо специальных, например проблемы происхождения галактик, то остальные можно отнести к двум видам. Это, во-первых, проблемы, связанные «с самым началом».
«С чего началось расширение? Как расширялся мир в самом начале? Была ли бесконечной плотность материи в начале расширения? Что было до начала наблюдаемого расширения? Насколько достоверен вывод о начале расширения, о состоянии огромной плотности всего вещества (как говорят, – о сингулярном состоянии), какие процессы протекали в этом сверхплотном веществе, что заставило вещество Вселенной расширяться, наконец, что было до начала расширения, до момента сингулярности??!»[87]
Начиная с 1980-х годов проблема возникновения вселенной обсуждается в рамках так называемого сценария раздувающейся Вселенной. «…Согласно сценарию раздувающейся Вселенной, вся ее наблюдаемая ныне часть образовалась из области меньшей, чем план-ковская длина. Это дает возможность думать о рождении всей нашей Вселенной (или только ее наблюдаемой части) за счет начальных квантовых флуктуации… Такая Вселенная имела первоначальный малый размер и затем экспоненциально расширялась, достигнув в процессе раздувания своих нынешних размеров… При этом все вещество, содержащееся в наблюдаемой нами Вселенной, возникало за счет работы, совершаемой гравитационными силами, внутри области, в которой первоначально содержалось не более десяти в минус пятой степени граммов вещества!»
Второй род проблем, который часто обсуждается в работах по космологии, – проблемы геометрии Вселенной.
Обратимся к трехмерному пространству. Оказывается, его искривленность может быть подобна искривленности сферы. Оно может замыкаться само на себя, оставаясь безграничным, но конечным по объему (подобно тому, как сфера конечна по площади)… Неизвестно, открыта ли наша Вселенная или закрыта.
Заметим, что в свое время ответ на этот вопрос не представлял загадки для А. Эйнштейна. В 1917 году в разделе «О мире как целом» работы «О специальной и общей теории относительности» он написал: «Из сказанного следует, что мыслимы замкнутые пространства, не имеющие границ. Среди них выделяется своей простотой сферическое (и соответственно эллиптическое) пространство, все точки которого равноценны. Отсюда перед астрономами и физиками возникает чрезвычайно интересный вопрос: является ли мир, в котором мы живем, бесконечным, или же он, подобно сферическому миру, конечен? Наш опыт далеко не достаточен для ответа на этот вопрос. Однако общая теория относительности дает возможность ответить на этот вопрос со значительной достоверностью… Вычисления показывают, что при равномерном распределении материи мир должен быть сферическим (или эллиптическим). Так как в действительности в отдельных областях материя распределена неравномерно, то реальный мир в отдельных частях будет отклоняться от сферического; он будет квазисферическим. Однако он должен быть конечным. Теория дает простое соотношение между пространственной протяженностью мира и средней плотностью материи в нем».[88]
Как меня Эйнштейн ни отговаривал, я все же собираюсь написать труд всей моей жизни «The End of Cosmology» – «Конец космологии». Каким образом? Очень просто. Как уже было сказано, я планирую посещать астрофизические конференции, завести знакомства, снова подыскать специалистов для консультаций. Эти специалисты помогут мне разработать научно обоснованную критику современных космологических теорий, а вот философскую подоплеку и выводы я оставлю за собой…
Конечно, скорее всего, мою книгу проигнорируют и серьезного скандала она не вызовет, но тем самым я, по крайней мере, поставлю галочку на той части своего экзистенциального проекта, где значится: «Попытайся разрушить лженауку, с помощью которой до сих пор религия и политика морочат голову людям».
Как я стал поэтом
Многие отмечают, что стихи надиктовываются им неким внутренним голосом, который представляется чем-то отдельным от поэта. Иные утверждают, что строки диктует им небо, муза или бог знает кто еще. Все-таки родина стихов, видимо, находится где-то в подсознании, в том самом нашем внутреннем «я», которое живет параллельно с нами и изредка беспокоит нас необъяснимо мрачными или просто необузданными снами. То самое подсознание, которое иной раз возьмет да и вставит в нашу речь смешное словечко или оговорку, выдающие с головой, к чему стремится наша внутренняя простоватая суть.
Безусловно, родина стихов покоится отнюдь не в хладном рассудке. Мы начинаем писать стихи, прислушиваясь к отдаленным ритмам, как бы к музыке, звучащей на краю нашего сознания. И тут самое главное —наплевать на возможную критику и презрительные возгласы за спиною. Стихи – это наша внутренняя музыка, облеченная в слова, пронизанная тонкими струнами смыслов и мечтаний, а посему – гоните критиков. Они – лишь жалкие прихлебалы поэзии. Что может сказать критик о глубинах вашей души? Не пускайте туда его пошлые ощупывающие ручки. Пусть стихи будут казаться ему нелепым мычанием, хаотическим нагромождением слов. Для нас – это песня свободы от нудного рассудка, славная песня, звучащая на белоснежных склонах нашей удивительной души.
Стихосложение – я имею в виду свободное и не связанное по всем конечностям дурными правилами и формулировками, без ямбов и хореев, стихосложение как путь реализации внутренней музыки и клокочущей силы подсознания, – такое стихосложение является изысканным удовольствием немногих, кто не побоялся показаться нелепым и смешным в глазах бездарности, ищущей повода уколоть свою несчастную заблудшую жертву дурными словами критики.
Ну и что, что слово употреблено в моем стихотворении неверно, ну и что, что такого падежа вообще не существует? А кто выковывает язык, как не поэт? Кому принадлежит право решать, какой бедовой голове можно касаться святая святых любого языка, его школьных правил, а кому нельзя?
Я верю, что язык принадлежит каждому его носителю, и каждый имеет право привнести какую-то новую толику видения сочетания звуков и смысла.
Я бережлив к отпечаткам моих чувств, рождающих слова, складирующиеся в строки. Я очень редко зачеркиваю, ибо действительно не считаю себя вправе перебивать надиктовывающий мне голос, идущий из глубин моего бытия и небытия.
Стремление писать стихи проявилось во мне чрезвычайно рано, и по немногим сохранившимся детским строчкам я могу судить, насколько уже тогда я был нездоров. Кажется, мой невроз родился вместе со мной, ибо я не помню того возраста, когда бы его у меня не было.
Возможно, всякий ребенок в какой-то мере страдает неврозом: навязчивые мысли, страхи, приступы неведомо откуда накатившей грусти – разве это все не самые естественные проявления запущенных неврозов? Да, пожалуй, в нашу бытность детьми мы больны, и лишь немногие из нас более или менее выздоравливают по мере взросления.
