палисандровых столах гостиных миссис Подснеп и в гигантских темных зеркалах, были довольно мрачного свойства, и потому не удивительно, что теперь, когда ее почти каждый день видели в парке рядом с мамашей в высоком фаэтоне кремового цвета, она в испуге поглядывала на все окружающее из-под кожаного фартука, словно из-под одеяла, видимо испытывая сильнейшее желание снова закутаться с головой.
Однажды мистер Подснеп сообщил миссис Подснеп:
- Джорджиане скоро исполнится восемнадцать.
- Да, скоро, - согласилась с ним миссис Подснеп. Тогда мистер Подснеп сказал миссис Подснеп:
- Право, надо бы позвать кое-кого на день рождения Джорджианы.
На что миссис Подснеп ответила ему:
- Это нам поможет разделаться со всеми, кого давно пора было бы пригласить.
Вот каким образом произошло, что мистер и миссис Подснеп имели честь пригласить на обед семнадцать человек своих самых близких друзей и что вторая партия близких людей заменила тех из первых семнадцати, которые выразили свое глубокое сожаление по поводу того, что они не могут воспользоваться любезным приглашением мистера и миссис Подснеп, будучи уже приглашены в другое место; обо всех этих глубоко огорченных личностях миссис Подснеп выразилась следующим образом, вычеркивая их золотым карандашиком из списка:
- Во всяком случае, мы их приглашали, значит с рук долой. - Так Подснепы весьма удачно распорядились очень многими из самых близких своих друзей, после чего почувствовали себя значительно легче.
Были у них и еще близкие друзья, которые не заслуживали приглашения к обеду, но имели право быть приглашенными к половине десятого дышать парами бараньей ноги. Чтобы разделаться с этими достойными людьми, миссис Подснеп добавила к обеду небольшой семейный вечерок и, заехав в нотный магазин, заказала автомат с приличными манерами, который играл бы танцы на семейных вечерах.
Вениринги вместе со своими протеже - молодоженами Лэмлами - были тоже приглашены к обеду, но порядки в доме Подснепов были совершенно иные, чем у Венирингов. Мистер Подснеп мог еще терпеть вкус у выскочки, которому нельзя без этого обойтись, но сам был выше того, чтобы иметь какой-нибудь вкус. Серебро Подснепов отличалось своим массивным безобразием. Все было сработано так, чтобы казаться как можно тяжеловеснее и занимать как можно больше места. Каждая вещь говорила хвастливо: 'Вот она я, такая громоздкая и безобразная, словно вылита просто из свинца, а ведь во мне столько-то унций драгоценного металла, по столько-то за унцию; не угодно ли сделать из меня слиток?' А толстая, растопыренная ваза посредине стола, вся покрытая какими-то болячками вместо резьбы, произносила эту речь с весьма неказистой серебряной подставки. Четыре серебряных ведерка для шампанского, украшенные четырьмя пучеглазыми головами с толстыми серебряными кольцами, назойливо торчащими в каждом ухе, передавали эту мысль на оба конца обеденного стола, делясь ею с пузатыми серебряными солонками. Большие серебряные ложки и вилки будто нарочно раздирали рты гостям, с каждым куском пропихивая рту мысль им в горло.
Большинство гостей было сродни хозяйскому серебру и насчитывало между собою несколько предметов с весом, ценившихся во столько-то и столько-то фунтов. Кроме того, среди них находился один иностранец, которого мистер Подснеп пригласил после долгих дебатов с самим собой (полагая, что весь европейский материк состоит в заговоре против молодой особы); и не только сам мистер Подснеп, но и все присутствующие проявляли забавную склонность разговаривать с этим иностранцем так, как будто он ребенок, и притом тугой на ухо.
Деликатно снисходя к гостю, имевшему несчастье родиться иностранцем, мистер Подснеп представил ему свою супругу, как 'мадам Подснеп', а дочь как 'мадемуазель Подснеп', причем ему очень хотелось добавить 'ma fille', но он все же воздержался от такой рискованной попытки. Из гостей в это время приехали одни только Вениринги, и потому он прибавил снисходительно-поясняющим топом: 'М-сье Вей-не-ринг' - и только после этого перешел уже исключительно на английский язык.
- Как вам нравится Лондон? - осведомился мистер Подснеп со своего хозяйского места, словно потчуя тугоухого младенца лекарством - каким-нибудь порошком или микстурой. - Лондон, Londres, Лондон?
Иностранный гость был в восторге от Лондона.
- Не находите ли вы, что он очень велик? - с расстановкой продолжал мистер Подснеп.
Иностранный гость согласился, что Лондон очень велик.
- И очень богат?
Иностранный гость согласился, что он очень богат, без сомнения, enormement riche.
- Мы говорим по-другому, - пояснил мистер Подснеп снисходительным тоном. - Наши наречия не оканчиваются на 'ман', и произносим мы не так, как французы. Мы говорим: 'богат'.
- Бо-га-атт, - повторил за ним иностранный гость.
- А как вам нравятся, сэр, - с достоинством продолжал мистер Подснеп, те черты нашей британской конституции, которые поражают ваше внимание на улицах мировой столицы - Лондона, Londres, Лондона?
Иностранный гость попросил извинения - вопрос ему не совсем понятен.
- Британская конституция, - втолковывал ему мистер Подснеп, словно наставляя целый класс малолетних учеников. - Мы говорим, британская, а вы 'britannique', знаете ли, - снисходительно разъяснил он - ведь не гость же в этом виноват. - Конституция, сэр.
Иностранный гость ответил:
- Mais oui. Я его знает.
Моложавый джентльмен в очках, с шишковатым лбом и желтым цветом лица, сидевший на дополнительном стуле на углу стола, произвел немалую сенсацию: он начал было, повысив голос: 'Эс-ке'... - но тут же осекся.
- Mais oui, - сказал иностранный гость, оборачиваясь к нему. - Est ce que? Qui donc?
Но джентльмен с шишковатым лбом, очевидно выложив в данную минуту все, что скрывалось за этими шишками, не произнес больше ни слова.
- Я спрашивал вас, - продолжал мистер Подснеп, перехватив нить разговора, - не заметили ли вы на наших улицах, как говорят у нас, или па нашем 'pave', как сказали бы у вас, каких-либо признаков...
Иностранный гость, вооружившись терпением, вежливо извинился:
- Но что такое 'признаки'?
- Знаки! - объяснил мистер Подснеп. - Указания, понимаете ли. Видимые следы.
- Ах, так! Следи уошади? - осведомился иностранный гость.
- Мы произносим 'лошадь', - снисходительно сказал мистер Подснеп. - У нас в Англии, в Angleterre, в Англии, мы произносим 'л' и говорим 'лошадь'. Одни только низшие классы произносят неправильно.
- Pardon, - сказал иностранный гость, - я всегда ошибаюсь.
- Наш язык, - милостиво произнес мистер Подснеп, сознавая, что сам он никогда не ошибается, - очень сложен. У нас богатый язык, он очень труден для иностранцев. Я не настаиваю на своем вопросе.
Но тут джентльмен с шишковатым лбом, желая довести дело до конца, опять начал, словно одержимый: 'Эс-ке?..' - и опять замолчал.
- Мой вопрос относится к нашей конституции, сэр, - объяснил мистер Подснеп с достоинством, подобающим хозяину страны. - Мы, англичане, гордимся нашей конституцией, сэр. Конституция нам дана самим Провидением. Ни одна страна не пользуется таким покровительством свыше, как Англия.
- А как же други стран? - начал было гость, но тут мистер Подснеп опять его поправил.
- Мы не говорим 'други', мы говорим 'другие'; буква 'е' у нас произносится, знаете ли (все еще благосклонно). И не 'стран', а 'страны'.
- А други... а другие страны? - спросил гость. - Как же они?
- Они устраиваются как могут, - возразил мистер Подснеп, важно качая головой, - устраиваются как могут, должен вам заметить, к величайшему моему прискорбию.
- Провидение поступило довольно пристрастно, - с улыбкой заметил иностранный гость, - ведь расстояние между нашими странами совсем не так велико.
- Без сомнения, - согласился мистер Подснеп. - Но что делать. Такова Судьба Страны. Этот остров благословен свыше, сэр; он составляет исключение среди других стран, как, например... ну, мало ли какие есть страны. Если бы тут присутствовали одни только англичане, - прибавил мистер Подснеп и, оглянувшись
