люди с таким благоговением относятся к этой женщине.
Почувствовав, что кто-то тронул его за руку, Дэвид буквально подскочил на месте.
– Дэвид, она в страшной опасности, – сказала ему Эдит Фипс.
Он с облегчением вздохнул, увидев, что Эдит уже оправилась после своего обморока и что она, в отличие от остальных, не паникует.
– Это самовнушение, – сказал он. – Я уже видел примеры подобной истерии прежде.
Эдит посмотрела на него, как на сумасшедшего.
– Нет, это нечто совсем иного рода. Мы должны помочь ей, пока еще не поздно. Нам необходимо вывести ее из транса.
Толпа вокруг них значительно поредела, большинство участников сеанса сгрудились возле двери, торопясь как можно скорее выбраться отсюда. Эдит и Эту хорошо видна была сидевшая в кресле женщина.
– О Господи! – выдохнула едва слышно Эдит.
Те немногие, кто не бросился к выходу и еще оставались в зале, включая двух помощников Бротски, буквально застыли на месте, словно загипнотизированные представшим перед их глазами зрелищем. Кто-то застонал. В следующую секунду послышался грохот – кто-то рухнул на пол.
Ибо лицо Эльзы Бротски в этот момент не имело ничего общего с ее обычным обликом.
Плоть вздулась и сделалась неровной. Кожа покрылась морщинами и складками, а кое-где на ней появились участки, где она была гладкой и тонкой, почти прозрачной. Подобную трансформацию уже невозможно было принять за игру света и тени – происшедшие изменения слишком бросались в глаза. Создавалось впечатление, что под этой кожей скрывается великое множество лиц, каждое из которых стремится заявить о себе, вырваться на поверхность, до предела растягивая поверхность кожи. Зрелище, столь же невероятное, сколь и ужасное, было тем не менее завораживающим.
Казалось, что лицо Эльзы Бротски вот-вот непременно должно взорваться.
Потрясенный всем увиденным, Эш как зачарованный внимательно следил за мгновенными трансформациями, сменявшими одна другую с огромной быстротой, хладнокровно и упрямо он ожидал завершения процесса, желая узнать, как далеко все это может зайти. Дэвид совершенно не испытывал жалости к женщине, хотя и не мог не упрекать себя за это.
Увидев, что Эдит отходит от него и догадываясь, куда именно она направляется, он поднял руку, пытаясь остановить ее. На какой-то миг ее силуэт закрыл от него картину происходящего, но вот Эдит уже возникла в том же луче света, в эпицентре кошмара.
Эдит склонилась к измученной женщине и, положив руки на ее искаженное лицо, тихо заговорила с ней.
Эш бросился к ней, обходя по пути немногих оставшихся “гостей”, застывших на месте и полными смертного ужаса глазами смотревших на женщину в черном. Один из охранников повернулся к приближавшемуся Эшу, но даже не попытался преградить ему путь. Вместо этого он бросился прочь и вклинился в теснившуюся у выхода толпу. Его напарник от ужаса лишился способности двигаться и не мог, а быть может, не хотел подойти к беспомощной женщине. Третий помощник, тот, который управлял лучом света, выхватывая из темноты лица участников сеанса, вцепился в треногу, чтобы не упасть, и, словно не желая верить в реальность того, что видел, отчаянно тряс головой.
Бротски вдруг резко приподнялась, выгнулась всем телом, хотя руки ее по-прежнему оставались как будто привязанными к подлокотникам. Эдит, спотыкаясь, попятилась назад. Тело изогнулось дугой, живот округлился до невероятных размеров, как на последнем месяце беременности, спина оказалась втянутой. Голова ее при этом оставалась в прямом положении, подбородок лежал на тонкой материи, обтягивавшей грудь, – создавалось впечатление, что голову отделили от шеи и просто положили туда.
Страшнее всего были ее глаза: зрачки закатились и видны были только выпученные и тусклые, как у дохлой рыбы, белки.
В целом она представляла собой поистине жуткое зрелище, а лицо ее по-прежнему находилось в движении, гримасничая, словно горгулья.
Голоса настойчиво продолжали звучать – неземные речи слетали с неподвижных губ, представляя собой череду малопонятных глупостей и – гневных возгласов...
– ...не могу не кошка ты и я это совершенно другое помню то время длинный тоннель яркий свет мамочка пожалуйста мамочка цветы их здесь много прекрати оставь скажи всем ты конец смерть вся боль проходит не забудь под лестницей когда же ты перестанешь хватит мы не хотим этого мы хотим я чтобы нас оставили...
Из носа, а затем и из уголков глаз Бротски хлынула кровь.
Эш стоял перед ней, испуганный и потрясенный силой ее конвульсий. Не зная, что еще можно предпринять, он шагнул ближе и, как чуть раньше сделала это Эдит, взял руками ее голову, стараясь побороть отвращение, которое вызывала в нем вздувшаяся и шевелящаяся под его пальцами плоть.
В какой-то нелепой пародии на сладострастье она терлась о него животом, а ее красные, истекающие кровью глаза смотрели на него невидящим взглядом. Дыхание женщины было зловонным, словно отравленным исходящими из нее речами.
Спазматические движения сменились дрожанием, все тело сотрясалось, и Эшу стоило огромных усилий удерживать руки на ее лице. Спина женщины выгнулась еще больше, казалось, что она вот-вот сломается, живот поднялся выше и находился теперь на уровне груди Эша. Голова женщины, лежавшая между грудями, походила на гротескный, дрожащий и пульсирующий муляж.
Словно литания, перекрывая все остальные, звучало лишь одно слово:
– ...прекрати... прекрати... прекрати...
Невероятной силы дрожь достигла, видимо, наивысшей точки, потому что тело Эльзы Бротски вдруг замерло, застыло неподвижно.
Как показалось Эшу, женщина стала такой холодной, будто заледеневшей, словно он держал сейчас в руках мраморную статую.
Голоса смолкли. На смену им откуда-то из самых глубин тела женщины зазвучал на пронзительно высокой ноте похожий на похоронный плач вопль.
Поначалу тихий, отдаленный, он становился все громче, пока не вырвался из широко раскрытого рта оглушительным, душераздирающим визгом.
Прежде чем Эльза Бротски бесформенной массой осела перед его глазами, Эш успел услышать еще одно слово... Имя...
Эдит Фипс буквально терялась в догадках. Почему она дважды слышала имя Дэвида – в первый раз среди бессмысленного гула голосов и во второй – в этом последнем крике?
24
Эш шевельнулся в постели и провел рукой по лбу, пытаясь снять давящую изнутри боль. Он откашлялся, попробовав прочистить саднящее горло, потом нехотя открыл глаза и глубоко втянул в себя воздух, словно дыхание не было для него вполне естественным процессом.
Он шевельнулся еще раз, вяло, через силу подтянулся и сел на кровати. Тусклый дневной свет проникал в комнату, разогнав тени, ночью казавшиеся густыми и бесформенными, создававшие атмосферу таинственности. Эш что-то пробормотал – возможно, он ругал себя за полное отсутствие жизненной энергии.
Он с усилием поднял руку и посмотрел на часы. От удивления сон как рукой сняло. Давно перевалило за полдень – Эш проспал невероятно долго.
Он прислонился к спинке кровати и начал растирать руками лицо, чтобы окончательно избавиться от сонливости. Он чувствовал себя совершенно разбитым, пальцы затекли, тело казалось чужим, и он вспомнил, каким влажным оно было, когда он просыпался среди ночи. Не обращая внимания на то, что в комнате холодно, Эш сбросил с себя одеяло. Сухая кожа казалась очень бледной при свете дня. Простыни на кровати были скомканы, его беспокойные метания во сне уничтожили всякие следы чьего бы то ни было пребывания рядом с ним ночью. Однако на простыне остались пятна от спермы.
Эш медленно встал, морщась от пульсирующей боли во лбу, и потащился к окну. Опершись руками о
