заработала интенсивнее.
В этот момент зазвонил телефон.
– Черт.
Было уже слишком поздно. Последний спазм прошел, но шок от неожиданного звонка погубил все удовольствие.
Он обругал себя за то, что не отключил телефон. Сегодня вечером он не ожидал звонков. Теперь придется отвечать.
– Ну что еще? – раздраженно проговорил он в трубку, глядя на девушку.
Минуту он слушал, тяжело дыша. Потом сразу покраснел.
– Вы уверены? – спросил он. – Когда это случилось? Девушка смотрела на него теперь озадаченно и с нетерпением. Он внимательно слушал, потом вздохнул, хотел задать вопрос, но промолчал. Он не мог поверить в то, что слышал.
– Ланкастер, – выдохнул он наконец. – О, Боже! Потом он выслушал вопрос от звонившего.
– Нет, – твердо сказал он. – Уже ничего. Никаких комментариев до завтрашнего утра. Ради Бога… Хорошо. Держите меня в курсе по этому номеру, если я сам не перезвоню вам.
Он положил трубку. Минуту он стоял в задумчивости, глядя в окно на ночное небо. Потом взглянул на девушку. Она смотрела как-то отстраненно, и в ее глазах был упрек. Она знала, что ее спектакль был уже забыт. Бизнес взял верх над удовольствием.
– Одевайся, – проговорил Эмори Боуз. – Уходи, – несмотря на командный тон, в его голосе слышалась жалость.
В конце концов, она сделала, что могла. Он нашел в кармане стодолларовые бумажки и бросил три на стол, пока она одевалась. Она надела пальто, взяла деньги и ушла. Он забыл о ее существовании. Новость, которую он услышал, заслонила все остальное.
«Ланкастер, – подумал он зло. – Идиот».
Даже таким абсурдным, казалось бы, образом Ланкастер умудрился расстроить его планы. Теперь он останется героем навсегда. Он навеки завоевал сердце народа. Это была победа, которой Боуз больше всего хотел избежать.
Ланкастер вышел из игры, именно этого добивался Боуз, но вышел победителем. Вечный победитель в глазах мира.
Эмори Боуз покачал головой, размышляя над иронией судьбы, которая обыграла даже его острый политический ум.
Он привык к постоянным превратностям в политике, но то, что произошло сегодня вечером, относилось более к таинствам судьбы, чем к возможностям простого человека. Так распорядилась история.
Эмори Боуз вздрогнул, когда дверь захлопнулась, и он остался один, представляя себе улыбку Ланкастера.
Чикагский вокзал был почти безлюден. Часы над входом, ведшим к поездам, показывали 4:08 утра. Там и сям группки пассажиров пережидали ночь. В одном углу спал матрос, положив голову на свой грубый чемодан, его почти гладко выбритая голова делала его очень молодым и уязвимым. Храпящий рядом пьяница, казалось, пытался придать себе респектабельный вид даже во сне, чтобы избежать ареста вокзальным полицейским до утра. Какая-то женщина с двумя тяжелыми сумками, большим соломенным кошельком и двумя спящими детьми сидела на одной из скамеек, уставясь в пространство.
Было сразу видно, что это эмигрантка, которая, без сомнения, ехала к мужу. Она смотрела на эту многообещающую Америку глазами чужестранца, который прошел огонь и воду и много таких же вот залов ожидания, пока добрался сюда.
Единственный продавец билетов, положив подбородок на руку, спал, сидя за окошком, не обращая внимания на журнал с девочками на своем столе. Где-то играло радио.
При звуке шагов билетер открыл глаза и судорожно сглотнул, когда увидел перед собой удивительно привлекательную молодую женщину. На ней был легкий плащ, который подчеркивал линию ее груди. Он увидел также, что у женщины в руках был кошелек и небольшой чемодан.
Да, мэм, – выпалил он с излишней галантностью. – Чем могу помочь?
Она оглянулась на пустую станцию.
– Когда отходит следующий поезд? – спросила она. Куда? – он заметил, как ее губы изогнулись, и уловил подобие улыбки в ее глазах.
– Да как сказать, – ответила она. Он пробежал глазами по расписанию.
– Через десять минут отправляется экспресс в Альбукерк – он прибудет на место назначения завтра, часов в восемь вечера. Или, погодите-ка, есть дополнительный поезд в Лос-Анджелес. Он прибудет в среду утром. Потом обычные поезда в Нью-Йорк, Филадельфию, Вашингтон…
Она покачала головой.
– Нет, не то.
И опять ее красота поразила его. У нее были каштановые волосы, мягкие и волнистые. Глаза, цвета аквамарина, блестели девичьим задором и игривой чувственностью.
Или, – продолжал он, с трудом отводя от нее взгляд, – в четыре тридцать поезд в Лас-Вегас. Вы прибудете туда очень рано утром. Там, наверно, полно народу в это время года, могу себе представить…
Лас-Вегас, – повторила она. – Звучит неплохо. Первый класс, пожалуйста.
Да, мэм, – он протянул руку за билетом, бросив долгий взгляд на ее нежные щеки и блестящие глаза.
