Она была вне себя. Ему пришло в голову, что ей сильно хотелось его еще там, в кабинете. Когда она задавала ему свои колющие, как рапира, вопросы, уже тогда в этом неуловимо присутствовал ее требующий выхода женский голод. И сейчас она занималась любовью со всей страстью, на которую была способна ее сильная честолюбивая натура, и ее стремление к наслаждению равнялось стремлению к успеху.
Какая-то загадка природы крылась в том, что холодная и расчетливая женщина превратилась в горячую самку, жаждала его пениса, его спермы, умоляла о его ударах. Это впечатляло, но что-то было в этом не совсем человеческое, не совсем женское. Потому что она хотела не его, а только наслаждения, которое он мог ей дать.
Он поцеловал ямочку у основания ее шеи и почувствовал, как мягкая волна ее волос упала на их лица. Ее пальцы ласкали его спину, его бедра, у него в ушах звучали ее вздохи.
– О Господи, – стонала она. – Господи, Хэл, не останавливайся… О…
Она начала испытывать свои оргазмы, сначала один, затем еще и еще, ее тело начало извиваться в его руках.
– Ну еще немножко, – всхлипывала она. – О, Хэл, еще чуть-чуть…
Она могла не бояться, что он кончит. Его движения были размеренны, неторопливы, что позволяло ей войти с ним в один ритм и соизмерять с ним свои желания, свой экстаз.
Все женщины Хэла знали эту особую радость от ощущения, что он не кончит раньше их, что он будет продолжать заниматься с ними любовью до тех пор, пока они не насладятся в полной мере и не ослабеют от наслаждения. Причина тому заключалась не в мужском «комплексе Нарцисса», а скорее в чувстве лояльности, дружеского сотрудничества. Огромная сила его члена в сочетании с уникальным личным обаянием – нежность и заботливость в умном государственном деятеле, – от этого все женщины буквально сходили с ума.
Кэрол Александер не была исключением. С растрепанными волосами, дрожащая всем телом, она сейчас судорожно подходила к своему последнему оргазму, наиболее полному и глубокому, который только могла получить от мужчины.
– Куколка моя… Дай мне… Скорее, Хэл…
Ее слова заражали его своим возбуждением. Но даже когда семя потекло из его лона, он почему-то не чувствовал себя единым целым с существом, извивающимся в его объятиях. Он был доволен собой, но в глубине души он был чужд горячей пульсации внутри него, так же как и истинная сущность Кэрол была чужда этой слепой животной страсти самки, использующей его тело.
Он знал, что через десять минут она снова станет как всегда холодной и расчетливой, зоркими глазами будет высматривать преимущества и возможности для себя и вбирать своим быстрым умом правду так же, как горячее место между ее ног вбирало семя, получаемое от Хэла.
От этой мысли Хэлу стало грустно, и он почувствовал одиночество.
Что все это значит? Почему он так вел себя с женщинами? Что за голод гнал его в их объятия, если он не мог стать самим собой, как это удавалось им, не мог тонуть в наслаждении, как это делали они с его помощью.
Сейчас это было еще хуже, чем в ранней молодости, в дни его отрочества, когда чувственная Кирстен Шоу и ее бесчисленные последовательницы возбуждали его юное воображение вместе с его либидо, отчего его оргазмы походили на фантазии, ставшие реальностью, правда, не совсем реальными, но все равно восхитительными.
Сейчас разрыв становился глубже, непреодолимей. Однажды его коснулись в его тайном изгнании, в том месте, где была его жизнь, там, где кончалась его улыбка и начиналось его сердце. А сейчас пропасть, оставшаяся позади, стала бездонной.
Он не смел думать о Лауре, когда отдавал свое тело другим женщинам. Если бы он захотел получить удовлетворение, воображая ее на месте этих других, он бы умер от боли. Здравый смысл подсказывал ему не делать этого.
Поэтому он прятался в свою собственную пустоту и позволял женщинам, этим мягким, чуждым ему существам, гибким и пустым, как Кирстен, – бедная покойная Кирстен, его первая подружка, его первая учительница, – пользоваться его телом.
Эта внутренняя холодность оставалась загадкой как для самого Хэла, так и для женщин, жаждущих его внимания.
Как честно он ответил сегодня Кэрол, что сам не знает, что у него за душой! Но сколько боли скрывали эти беспечные слова…
Все эти мысли возникли у него одновременно с оргазмом. Они возникли как бы по зову какого-то жестокого духа, чтобы напомнить ему, что на самом деле его здесь нет, что его душа не участвует в этом горячем упражнении тел, а также о том, что в других местах его тоже нет. Внутри себя, в душе он не мог найти безопасное убежище, он мог найти там только холод изгнания.
Что до Кэрол, то она совсем потеряла разум и бормотала слова, как колдунья, обезумевшая от собственного колдовства.
– Скорее, Хэл. Прошу тебя, милый. Сейчас… Ах… Сильными руками он подтянул ее ближе и тогда излилась сперма, горячая влага, устремившаяся навстречу ее желанию. Она судорожно уцепилась за него, извиваясь в спазмах, – и обмякла, вздыхая и постанывая, шевеля ногами в последней судороге восторга, когда его член спокойно остановился внутри нее.
Он осторожно опустил ее на кушетку, чувствуя, как просыхает пот на животе. Смешанные запахи исходили от нее. Пальцы она запустила ему в волосы, бедрами все еще сжимала его за талию. Еще довольно долго она мурлыкала и обнимала его и целовала, пока он наконец не отстранился от нее.
– Милый, – прошептала она. – Спасибо. Спасибо тебе большое.
Он улыбнулся ей.
– Господи, – сказала она, – если бы ты мог разливать это в бутылки, Хэл, ты мог бы плюнуть на все богатства Ланкастеров и сколотить состояние в десять раз большее.
– Я не могу разлить это в бутылки. – В этих шутливых словах прозвучало что-то печальное, даже
