Впрочем, по моим наблюдениям, подобные противоречия — характернейшая особенность еврейской сущности.
Во всей истории мира не было войн столь кровавых и унесших столько человеческих жизней, как эти тридцать лет еврейского сопротивления. И сама бессмысленность этого сопротивления только увеличила ненависть греков к евреям и желание их покорить. Однажды я указал на это этнарху, сказав:
— Не лучше ли было бы, если бы в какой-то момент ты и твои братья заключили с греками мир, во имя закона, порядка и всеобщего благополучия?
— Поступившись свободой? — спросил он.
— Ты говоришь о свободе, как о некоем абстрактном понятии, — заметил я. Если свобода, как ты, кажется, утверждаешь, есть добродетель сама по себе, то что можно сказать о рабах?
Он явно смутился.
— Не знаю, — сказал он.
— Ты не можешь не признать, — настаивал я, — что рабовладение — это основа свободы.
— Как я могу такое признать?
— Но ведь у вас есть рабы!
— Это верно. Однако во время войны рабство у нас исчезло.
— Как так?
— Мы освободили своих рабов, чтобы они могли сражаться рядом с нами.
— И они сражались?
— Они сражались, и они умирали рядом с нами.
Таким образом, высокому Сенату должно быть ясно, какую угрозу представляет для нас сам образ жизни и образ мышления этого народа. Без сомнения, этот фактор побуждал греков снова и снова возобновлять свои попытки покорить Иудею.
Однако следует указать и на другие факторы. Другой фактор заключался в том, что в первые годы восстания Маккавеев потери, понесенные Сирийской империей, были столь велики, что единственным способом возмещения убытков было окончательное завоевание Иудеи и захват ее богатств.
С этим вопросом был также тесно связан вопрос о богатых евреях — довольно незначительной группе культурных людей, живших большей частью в Иерусалиме.
Их ненавидели другие евреи за то, что, будучи культурными, они отказались от своего жалкого, варварского еврейства, усвоили греческие обычаи, одевались, как греки, говорили по-гречески, а не по- арамейски или на своем иврите. В самом начале восстания эти евреи благоразумно заключили договор с греками, запаслись собственными наемниками и заперлись в большой каменной крепости внутри Иерусалима. Там они держались два десятилетия, даже больше, до тех пор, пока Шимъон не осадил эту крепость, взял ее приступом и сравнял с землей.
Когда рвение греков ослабевало, и они решали уйти из Иудеи, эллинизированные евреи каждый раз делали все, что было в их силах, и шли на самые крайние меры, чтобы только воспрепятствовать уходу греков и снова раздуть пожар войны.
Неудивительно, что этих немногочисленных эллинизированных евреев евреи-крестьяне ненавидели больше, чем греков. Евреям, сидевшим в крепости, можно было посочувствовать: они могли вернуть свое состояние и положение только после полного разгрома Маккавеев.
Надо отметить, что когда крепость в конце концов пала, Шимъон не убил этих евреев, а разрешил им покинуть Иудею и уйти в Антиохию и Дамаск. Я серьезно рекомендую Сенату связаться с этими евреями в вышеупомянутых городах и в течение некоторого времени поддерживать их, пока их услуги не пригодятся для дальнейшего прогресса и процветания Рима.
Третий важный фактор, из-за которого война тянулась так долго, — это желание отомстить. Иегуда Маккавей лично убил двух самых популярных и способных греческих военачальников: Аполлония и Никанора. Разумеется, были и другие факторы, но эти три — неприязнь к евреям, нужда в деньгах и жажда мести суть главные причины продолжительности войны, которая в конце концов обескровила Сирийскую империю.
Трудно понять, как такая маленькая страна, как Иудея, с таким незначительным населением, могла выдержать столь долгую и изнурительную войну. Не вызывает сомнений, что если бы евреи жили, как все другие народы, в городах, и будь их образ жизни, как у цивилизованных людей, основан на рабовладении, они, конечно, потерпели бы поражение.
Однако, будучи народом крестьян, они очень привязаны к земле, которую обрабатывают своими руками, и потому проявили в достижении свой цели редкостное упорство. Если при этом принять во внимание их варварский обычай ведения войны — они не желают меряться силами с врагом в открытом поле, а заманивают его в ловушки и умело используют благоприятный для них рельеф местности, в которой живут, — то становится понятным, как трудно завоевать эту землю, разве что изнутри.
Я осмелюсь закончить свой доклад некоторыми рекомендациями. Обдумывая и подготавливая эти рекомендации, я старался быть как можно более объективным, считая такую объективность первейшим долгом сенатского легата. Я уделил немалое время изучению этого народа, я завязывал знакомства и беседовал с представителями всех слоев общества: с землепашцами, с виноделами, с ремесленниками, со священнослужителями и даже теми немногими купцами, которые встречаются среди евреев.
Я пытался — правда, безуспешно — подавить в себе неприязнь к евреям. Я пытался заставить себя взглянуть на мир их глазами, но я должен признаться, что для римлянина это почти невозможно.
Я пытался игнорировать их оскорбления и презрительное к себе отношение, полагая, что успех моей миссии я должен поставить выше человеческого самолюбия. Более того, я даже пытался им симпатизировать.
В итоге я пришел к указанным выше выводам, большинство из которых уже изложено в этом отчете. Можно вкратце обобщить эти выводы следующим образом:
Евреям нельзя доверять, ибо люди с западным образом мышления не найдут с ними общего языка. Все наши понятия свободы, достоинства и ответственности им совершенно чужды.
Евреи от природы неполноценны, ибо они отвергают все блага цивилизации и неспособны усвоить высшие принципы современной жизни.
Евреи враждебны человечеству, ибо они отвергают, презирают и поносят все, что ценно для человека: его богов, его убеждения и его обычаи.
Евреи представляют собою серьезную угрозу Риму, поскольку они отрицают основу западной культуры — свободное рабовладение.
Евреи враждебны всяческому порядку, ибо они прославляют беспорядок и неповиновение и превозносят самый акт восстания.
По всем вышеизложенным причинам, а также ввиду других обстоятельств, указанных в данном докладе, я настоятельно рекомендовал бы благородному Сенату рассмотреть пути и средства подчинения и последующего уничтожения этого народа.
Хотя он невелик и живет в очень небольшой стране, но может стать чрезвычайно опасным и этим не следует пренебрегать. Будучи всего лишь скромным легатом, я, однако, осмелюсь высказать свое мнение, что Рим и Иудея едва ли могут существовать в одном и том же мире.
Никогда еще две общественные системы не были столь противоположны и неспособны найти общую точку зрения для заключения союза или для подчинения одного народа другому.
Тем не менее я считаю, что в настоящее время вполне возможно заключение союза между Римом и Иудеей. Если обозреть области, находящиеся между Египтом и Персией, можно увидеть, что Иудея, лежащая, как алмаз, среди тринадцати ослабленных царств и двух умирающих империй, уравновешивает силы и является решающим фактором.
Союз с Иудеей, хотя и временный, поможет нам управлять этим равновесием сил, благодаря чему мы сумеем недорогой ценой достичь того, что в ином случае потребовало бы бесчисленных легионов. Кроме того, в настоящий момент невозможно одержать решающую победу в войне с евреями. Меня пробирает дрожь, когда я представляю себе, как наши тяжеловооруженные легионы маршируют по узким теснинам Иудеи. Маккавей, который находится сейчас в зените своей славы и могущества, смог бы с легкостью за какие-нибудь сутки собрать армию от пятидесяти до семидесяти пяти тысяч закаленных бойцов,
