самое суровое наказание. Это же целая вечность - четвертак. Некоторые слабовольные кончали жизнь самоубийством, а я в душе был рад такому исходу дела. Просто следствие не установила, что я палач и руки мои по локоть в крови. Узнай они обо мне все - ничего кроме расстрела мне не светило. Даже сейчас я теряюсь в догадках: как это они не размотали клубок до конца. Все двадцать пять лет от звонка до звонка отбывал на самом северном угольном месторождении в нашей стране. Вольные там не работали из-за сурового климата и неустроенного быта, а изменников, предателей, власовцев, просто репрессированных нужно было где-то уничтожать. Вот и убивали сразу двух зайцев: выдавали на гора необходимый родине уголек, а заодно уничтожали неугодных Советской власти людей. Как было трудно выжить эти долгие годы не имеет смысла рассказывать - никто не поверит. Но вот это неумное желание жить любой ценой, видимо и здесь сыграло не последнюю роль. А еще помогла мне мечта о том, что по освобождении я обязательно найду Архипова и любой ценой получу свою часть монет, чтобы дожить по-человечески остаток лет. Все эти годы я желал чтобы Смирнов остался живым - вместе бы нам было легче отыскать Архипова и реквизировать свою долю золота. Освободившись я съездил к Афоне на родину в село Казарку Пензенской области. Его родственники сообщили мне, что Афанасий не вернулся с войны и даже показали официальный документ, в котором он значился без вести пропавшим. Из этого я сделал вывод, что Смирнова больше нет в живых и разыскивать Архипова мне придется одному. Вернувшись к себе домой я много сил затратил на то, чтобы отыскать Сергея, но след его затерялся во времени. Родственники Архипова, как и родные сестры Афони, убеждали меня в том что он сгинул в первый год войны, где-то под Киевом. От них я узнал, что у Архипова в Камышине осталась жена, а его сын работал в Волгограде. Я не поленился и повидал их. Что удивительно - жена у него оказалась порядочным человеком, столько лет прошло, а она верит и ждет его. Не стал я ее огорчать, вера во все хорошее помогла ей и сына воспитать и внуков дождаться. Если бы он остался живым, то в Камышине у жены побывал бы наверняка, но тут его не было. С годами ажиотаж с золотыми монетами в моей душе стал утихать и я уже смирился с тем, что не придется мне получить свою долю. Позднее мне пришла мысль поехать туда, где мы уничтожали партизанский отряд и их лагерь. Нашел я то место, хоть и стоило это мне большого труда. На месте землянок вырос молодой лес, да и так все блиндажи и траншеи затянуло, что найти их в траве было непросто. Целый месяц я вел там раскопки, но так ничего найти и не удалось. Я конечно допускал, что Архипов наверняка будет, если конечно останется жив, скрываться под чужой фамилией, но под какой и где? Не смог я решить эту загадку как ни старался и в конце концов смирился с этим. Мошкин слушал Измалкова не перебивая так как видел каких физических и моральных сил требуется больному для этого монолога. Со лба больного скатывались и исчезали за ушами капельки холодного пота, глаза горели лихорадочным блеском, а руки, оставив суетливую возню, судорожно вцепились в скомканную простыню.
***
Анастасия Петровна, видимо, по голосу то же узнала, что пришла ее дочь. Осторожно открыв дверь Наташа прошла в палату. В комнате с большим окном и светлыми стенами стояло три кровати, но больных кроме Митрофановой никого не было. Поставив сумку у двери девушка поспешила к матери, которая силилась подняться в кровати. - Мама, лежи, тебе нельзя подниматься,- удержала она Анастасию Петровну в постели, обхватив ее руками и прижавшись к ней лицом, мокрым от слез. - Здравствуй, доченька, а я уж и не чаяла тебя увидеть,- шептала мать Наташе на ухо, поглаживая рукою ее шелковистые вьющиеся волосы. - Что ты, мама, разве можно так думать,- сказала дочь вытирая слезы с лица. - Чего ж тут думать, когда я на самом деле чуть богу душу не отдала. - Мама, ты лучше скажи как ты себя сейчас чувствуешь? - спросила Наташа держа в своих руках руки матери. - Врачи меня еле отходили, можно сказать еле вернули с того света. Василий Иванович, мой лечащий врач, сказал, что живи я где-нибудь в деревне, спасти меня просто бы не смогли. А здесь я первые два дня провела в реанимации настолько мое положение было тяжелым. - Мам, я рада, что все самое страшное позади и ты жива. Дочь опустилась на краешек кровати и от избытка чувств прижала к своему лицу руки матери. - Ну все, Наташа, не волнуйся, я теперь буду жить долго и еще не раз успею надоесть тебе своими нравоучениями. - Не говори так, мама, я обещаю тебе выполнять все что ты скажешь, только живи со мной. - Тяжело одной-то, без родителей? - спросила мать и прижала голову дочери к своей груди. - Да, мамочка, и тяжело и страшно. Никогда не думала, что без родителей так плохо, даже поговорить не с кем. Я благодарна судьбе за то, что сердечный кризис миновал и ты на пути к полному выздоровлению. - Василий Иванович твердит, что все образуется только время необходимо. - Мам, а как долго тебя продержат здесь? - Врач об этом мне ничего не говорил, но, думаю, недели две-три пролежать придется. - Мне кажется ты здесь находишься так долго, что не хочется тебя оставлять здесь ни на минуту. - По другому нельзя - нам ничего не остается кроме как подчиняться Василию Ивановичу. - Мама, как тебя здесь лечат? - Если сказать в двух словах, то это звучит так: уколы, уколы, а в промежутках между ними прием таблеток. - Понимаю, что это нелегко, но ты уж терпи. - Терплю, а куда денешься. - Мама, а как в больнице с питанием? - с заботой в голосе спросила Наташа. - Кормят здесь хорошо, четырежды в день и мне вполне всего хватает. Правда пища вся какая-то пресная, а мне хочется съесть что-нибудь солененького или кисленького. - А я привезла сегодня все тоже пресное, хотя в сумке есть апельсины и лимон. Мам, может будешь лимон с чаем? - Да не беспокойся, доченька, я недавно позавтракала и сейчас ничего не хочу. - Я сейчас все выложу из сумки в свою тумбочку,- засуетилась Наташа. - Да поговори ты со мной вначале, а уж потом займешься сумкой. - Мама, мне разрешили быть у тебя всего тридцать минут. - Почему так мало? - удивилась Анастасия Петровна. - Василий Иванович говорит, что тебе сейчас нужен покой и душевное равновесие. Вот и ограничил он наше свидание с тобой. - А я надеялась, что ты побудешь со мной по крайней мере до обеда. - Мама, я бы этому была рада, но врач непреклонен и нам надо его слушаться. Произнеся эти слова девушка стала выкладывать содержимое сумки на тумбочку поминутно комментируя матери, что она привезла. Дочь настояла, чтобы Анастасия Петровна съела апельсин. Наташа очистила один плод и разделив его на дольки стала кормить ими мать. Больной женщине апельсин явно понравился и она с аппетитом его съела. Анастасии Петровне была приятна забота и любовь единственной дочери, которая кормила ее с рук. Когда с последней долькой было покончено больная вдруг неожиданно спросила: - Наташа, а ты была на могиле отца? Дочь в это время убирала с тумбочки кожуру от апельсина. Вопрос матери застал ее врасплох. Она повернула лицо к лежащей и как можно спокойнее сказала: - Я была на кладбище несколько раз и навела там на могилке отца надлежащий порядок. Прошу тебя не волноваться: ни я ни ты не забудем его. Я просто умоляю тебя поберечь свое здоровье. Папу очень жаль, но его уже не вернешь, а твое сердце может не вынести горестных воспоминаний. Мама, давай побережем его и не будем и не будем говорить на волнующие нас темы. Вот поправишься окончательно, вернешься домой и тогда мы обговорим все без какихлибо ограничений. Анастасия Петровна немного подумала, а затем примирительно сказала: - Хорошо, я с тобой согласна. Наташе показалось, что мать хотела сказать что-то еще, но воздержалась.
***
Постучав в палату вошла Клавдия и посмотрев на Мошкина сказала: - Дорогой товарищ, давайте сделаем небольшой перерыв, а то Ване нужно принять лекарства и съесть одно сырое яйцо. Николай Федорович в какой-то степени даже был рад приходу жены больного, ибо он видел, что Измалков затратил много сил и ему просто необходим отдых. - Хорошо, если это зависит от меня, то я полностью с вами согласен. Встав со стула он направился к двери ощущая потребность побыстрее покинуть палату и вздохнуть полными легкими свежего воздуха. Быстро сбежав по лестнице на первый этаж Мошкин сразу же направился к выходу. Гардеробщица попросила его вернуть халат и Николай Федорович автоматически выполнив ее просьбу вышел на улицу. Яркое солнце и сухой прогретый воздух встретили его сразу же едва он успел закрыть за собой массивную входную дверь. После духоты и сумерек палаты жизнь здесь, на улице казалась неправдоподобно прекрасной. Николай Федорович несколько минут неподвижно сидел на скамейке полузакрыв глаза и подставив лицо прямым солнечным лучам. он старался не думать о том, что только довелось услышать ему из уст этого ужасного больного. Николая Федоровича не радовала ценная информация полученная от этого страшного человека. У Мошкина было ощущение праведника только что вернувшегося из преисподней. Несмотря на то, что нужно было выяснить несколько важных следствия вопросов ему не хотелось вновь подниматься в триста шестую палату. Вспомнив, что он уже длительное время не курит, Мошкин достал сигарету, не торопясь прикурил ее и несколько раз подряд жадно затянулся. От доброй порции никотина в голове слегка закружилось и Николай Федорович сидел не шелохнувшись, боясь развеять приятную истому. Когда сигарета догорела почти до пальцев, он встал со скамейки, бросил окурок в урну и посмотрев на часы стал прохаживаться по тротуару. У него в распоряжении был почти целый час, именно через столько времени Мошкин решил продолжить разговор с Измалковым. Пройдя сотню-другую метров он увидел магазин 'Живая природа', в котором добрые полчаса рассматривал выставленных к продаже представителей флоры и фауны. Внутренний интерьер магазина располагал к
