действительно сидит глава государства.
Судьба не могла ошибиться в выборе встречи этих двух людей.
- Я Президент Польши, сам Герек. Как вам это? Ну? Что скажете?
- Скажу, что так вам и надо. Я пью за вас, вы царь, а значит человек (выпил чарку водки). Вы раб мольбы, сомнений и страстей.
- Хм... Да, интересный ответ. Вовсе не дурно. Хотя извилин не видно, но все же когда их нет, это очень заметно.
- Да что вы говорите? (уже разошелся) Вы хотите, чтобы перед вами снимали шляпу? Ну тогда идите работать в гардероб. Только туда, пан Герек, туда! Ха - ха!
Еже Машталер уже не контролировал себя, он был заново пьян.
- Да уж, пан Еже, родились бы вы до Шекспира, то Шекспиром были бы вы, а не сам Шекспир.
- (Опять выпил водки) Уф! Какая разница, кем быть, ослом или бараном. Важно быть, а не казаться.
- Неплохо сказано, молодец. Не ожидал. Но жаловаться на жизнь поздно, если ты уже родился.
- А я не жалуюсь. Я сижу и пью с самим царем. Это ж событие! Хотя мне по одному месту с кем сидеть.
- Ах, вон оно как! Да... Все карлики считают, что нет незаменимых великанов. Разве нет?
- Это как сказать?
- Так, послушайте, а вы давно в Варшаве или как? Что-то я не разберу. У вас акцент чувствуется
- Да, я недавно приехал из России. Только в отчем доме можно стать блудным сыном.
- И что же ты там увидел, в России то своей? Может, расскажешь.
- Умом Россию не понять (закурил сигарету).
- Умом? Россию? Да ты с ума сошел!!! Братство кончается там, где уже нечего брать. Россия нам не брат. На весь мир Ильича не напечешь.
- Пан Эдвард, я понял одно, что бояться вам надо маленьких людей, от них все беды, больших людей вам нечего бояться. Но и последних нельзя упускать из виду. Сила единиц в поддержке нолей. Это мое мнение.
- Охо! Это интересно. Давай, продолжай, у тебя умные мысли, товарищ.
- Я вам расскажу один случай, из моей практики. Это было давно, когда мы охотились на кабана в лесах Катовице (опять выпил рюмку водки и закусил). Хотите послушать?
- Конечно, говори.
- Дело было зимой (задумался, отпил пива, затянулся сигаретой). Так вот, во время охоты, один из наших товарищей с открытым ртом засмотрелся на красивый удивительный пейзаж, на заснеженные горы, и потерял бдительность. Этим воспользовался медведь, который внезапно напал на него сзади и разорвал на куски. Мы с ужасом смотрели на это, оцепенев от страха. Потом мы отогнав медведя, тащили труп нашего товарища на спине километров 30, не меньше. И на всю жизнь простудили свои почки. Пришли домой злые и несчастные.
- ...Да, печально. И что же?
- Мораль рассказа такова, что умейте в жизни не упускать из виду ничего. И любоваться красивой панорамой, и охотиться, и не болеть.
- Однако ж толково сказано, пан Еже. Мои аплодисменты (тихо зааплодировал).
- Какое счастье, когда тебя понимают.
- Вы это серьезно? Н-да, но хуже всего, когда тебя понимают до конца.
- Не знаю, не знаю. Если вы не можете жить, то займитесь чем - то другим.
- Зачем, я еще поживу на этом свете. Ведь жизнь, пан Еже, это рай для грешников. А грешны мы все, и даже вы.
- Вы за кого меня, дурака, принимаете (улыбаясь)?
- Это ты в России научился так острить? Может, ты там окончил конно-партийную школу? А?
- Может быть.
- Тебе случайно череп не жмет?
- Если бы вы знали, как отвратительно в России по утрам. Я имею в виду похмелье.
- Товарищ, а вы на дне, даже в бездне. И куда вы катитесь, а?
- Даже не знаю, пан Герек. Мутно там.
- Хотя да, дна нет. Просто глубже уже вас не пускают, и не пустят.
- Хм...Это как сказать! Вы знаете, сколько яблок промахнулось, упав не на ту голову.
Эта последняя фраза задела Герека. Он демонстративно, с улыбкой на устах плюнул в бокал Еже и заставил его выпить это. 'Пей!, приказал Герек. Тот выпил, потом его передернуло, а еще через секунду этот мерзкий бородач обеими руками схватился за край стола, чтобы не упасть, и вырвал, 'блеванул' на голову и пиджак Герека все съеденное и выпитое доселе. Он вспыхнул, накалился как провод. Телохранители Герека не успели предотвратить это отвратное зрелище. Герек оказался в блевотине, он не понял, что произошло. Он сидел в страшном мерзком состоянии и представил себя на месте унитаза. Все разом смолкли, разговоры прекратились. Вся его голова, светло коричневый костюм, галстук утопали в гадкой слизи, желудочной грязи. Ну и видок у него! Гереку стало плохо, у него заболело сердце. Это как же бывает? Не успел он выйти на улицу в виде обычного такого пана, как его ругают, отчитывают, блюют, вырывают на него. Это что же такое получается? Это же полная беззащитность! Он сидел в страшном виде. Даже сотрудники охраны испугались, не решались что-то делать. Они топтались около его стола, брезгая подойти к нему. У них хватило смекалки только увезти, вывести этого бородача из ресторана. Того бородача больше никто не видел. Его звали Еже Машталер, его видели много лет спустя в варшавской психушке. Так говорили, но это неважно. Герек осторожно, очень осторожно, как в замедленном кадре, повернулся в сторону своей охраны, неподвижными губами произнес очень тихо:
- В баню хочу.
Как он доехал до бани, неизвестно. Кажется он сам затруднился бы ответить на этот вопрос. Одно ясно, что получасовая дорога в баню показалась Гереку вечностью. В бане он часа три, если не больше мылился и принимал горячий, даже кипящий, душ.
На следующий день, в понедельник, Эдвард Герек был злой. Сидя у себя в кабинете рассматривал официальные бумаги, и тут же издал указ об аресте одного местного писателя по фамилии Дубовски. Писатель был родом из Кракова, писал антисоциалистические и антиправительственные романы. Указом Герека его засадили в тюрьму на 4 года.
''Вот так им, сволочам. А то совсем уже я раскис. Не успел выйти на улицу, как на меня наезжают, вырывают. Хватит, все!'' Далее он издал указ о повышении цен на продукты, сказав, что 'у меня все по желудкам рассчитано и забронировано, все, до последнего рта''. Польский народ попал под горячую руку Герека. ''Как бы внедрить в сознание людей мысль о восьмичасовом рабочем времени?''. В дальнейшем это привело к массовым протестам. Режим Герека зверел на глазах. Эдвард Герек боялся возможного разноса, нагоняя из Москвы, которого в этом случае трудно миновать.
А ночью ему опять снился сон. Точнее сказать, это было продолжение сна, которое он видел накануне. Ему опять приснилась мать. Лицо у нее было красивое, белое. Мать сказала Гереку:
'Эдвард, возлюби ближнего своего. Пусть даже он будет грязный оборванец. Он тоже божий посланник, как и все мы. Поэтому, не брезгай их, подари им свою душу, хотя бы свое внимание. Почаще беседуй, дискуссируй с Богом. Это помогает''.
Эдвард Герек проснулся утром в бодром настроении. Ему было хорошо. Он сделал зарядку, выпил яблочный сок, а потом поехал к себе в резиденцию. В тот день он подписал указы на аресты трех польских диссидентов, которые писали антисоветские стихи. Потом он еще раз повысил цены на продукты. Весь этот произвол со стороны Герека привел к тому, что в 1980-м году его отстранили от поста главы Польши.
И почти в тот же период ему опять приснилась мать, где она вновь посоветовала: 'люби всех, даже бездомного оборванца. Хотя бы сейчас послушайся''.
И Герек послушался, вроде бы. Переехав в Катовице, он полностью отошел от политической деятельности и начал писать мемуары. Причем писал он постоянно, даже когда чувствовал свой конец, так сказать, писал наперегонки со смертью. Время-это деньги, скопленные на последний час. Эдвард Герек выращивал розы и писал книги. Он написал - таки свою лебединую песню, пусть даже осталось найти ее
