- Посмотрите, папахен, - радостно продолжала она, садясь к нему на колени и показывая маленький костяной лук с серебряной стрелой, - это подарил мне мой братец - Гритлих, чтобы стрелять птичек, которые оклевывают мою любимую вишню. Он учил меня, как действовать им, но мне жаль убивать их. Они так мило щебечут и трепещут крылышками и у них такие маленькие носики, что едва ли они могут много склевать... Пусть их тешатся, и им ведь хочется есть, бедняжкам...
- О, моя прелесть, - заметил отец, любуясь дочерью и трепля ее по розовой щечке.
- Да что это, милый папахен, нас совсем забыл молодой Бернгард? Он обещал мне привезти бусы.
Фон Ферзен обернулся к Доннершварцу, с открытым ртом не отрываясь смотревшему на молодую девушку и насупившемуся при имени Бернгарда.
- Ты что замолк? Куда девалась твоя храбрость? Или струсил девочки? Глядит на нее, как собака на дичь?
Старик раскатисто захохотал.
Доннершварц очнулся от немого созерцания.
- А я хочу подарить фрейлейн Эмме ожерелье из львиных зубов - большая редкость в нашей стороне. А стрел таких и луков я не имею. Есть у меня лук...
Он не успел кончить своей речи, как на дворе послышался конский топот.
Фон Ферзен ссадил Эмму с коленей и скорыми шагами подошел к окну.
- Мелькнуло чье-то белое перо, - сказал он. - Но что это значит? Ни трубач, ни кто другой не дает знать о прибывшем. Верно, кто-нибудь из наших.
- Белое перо? Ах, папахен, это мой любимый цвет! Верно, это...
Ее голубые глазки заискрились, как незабудки.
Статный рыцарь, с длинными белыми перьями на шлеме, в щегольском того времени вооружении, быстро вошел в комнату и не дал договорить Эмме свое имя.
Его гладко отполированные латы сверкали под шелковой белой перевязью, охватывающей его стан, лосиные до локтей с раструбами перчатки и коротенький меч в хитрочеканенных и позолоченных ножнах придавали ему вид щеголя.
Он почтительно раскланялся с фон Ферзеном и приветливо с фон Доннершварцем и, видимо, с особенным чувством с Эммой, затем поднял забрало своего шлема, ловко снял его, и черные кудри рассыпались по его плечам.
- Узнали, узнали! Роберт! А мы тебя ожидали и недавно еще говорили о тебе, - сказал фон Ферзен, протягивая ему руку.
- Мне остается только благодарить вас.
- И я говорила о вас, Роберт, - вставила свое слово молодая девушка. - Я удивлялась, что вы совсем забыли нас. Неужели вам приятнее гоняться по лесами за страшными дикими зверями?
- Чем за девчонками, - захохотал фон Ферзен и сильно закашлялся. Накажи его, Эммхен, за эту забывчивость в пример другим.
- О, сейчас! - воскликнула она, выпорхнула из комнаты и через минуту возвратилась, держа в руках белую ленту.
- Вашу руку, Роберт! - с напускной серьезностью, но с ангельской улыбкой, сказала она.
- Хоть жизнь, - отвечал рыцарь, протягивая ей руку, - но, помните, что только одна ваша безопасность, которую я оберегаю как свою честь, вынудила меня - не забыть вас, о, нет, а лишь не видеть несколько дней, и этим я сам жестоко наказал себя, так что наказание ваше, какое бы ни было, будет для меня наградой.
- Хорошо, хорошо, что там ни говорите, как ни извиняйтесь, а я свое дело сделаю, - продолжала Эмма, привязывая его за руку к своему столу.
- Браво, браво, Эммхен! Да покрепче, несмотря на то, что он так кудряво рассыпается. Нет, господа рыцари, вам уже нынче девушки не верят ни на золотник.
Эмма с неподдельным старанием крепко привязывала своего пленника, смотревшего на нее глазами, полными любви и восторга.
- Лентой, фрейлейн Эмма, а как привязали вы меня к себе. Теперь прошу у вас одной милости за раскаяние - не отвязывайте меня.
- И стерегите сами неотступно своего пленника... Не так ли? - спросил со смехом фон Ферзен. - О, я знаю, - продолжал он, - пленник тогда не только не уйдет, но и не тронется с места, как пригвожденный.
Фон Доннершварц, ревнивым взглядом созерцал всю эту сцену, наконец, не вытерпел:
- Нет, черт возьми! Вы все не правы. Ну, что это за наказание? Оно придает ему лишь желание еще раз провиниться, а по-моему - отослать его к конюху и познакомить его с кнутом, а потом посмотреть: будет ли он таким приверженцем вашего дома, как говорит. Поверьте, это лучшая проба.
Выпалив эту тираду, Доннершварц глупо и самодовольно улыбнулся.
Бернгард вспыхнул, но, подавив гнев свой, с презрением взглянул на него.
- Кнут конюха пришелся бы как раз по вашей широкой спине, рыцарь! Вы, вероятно, метили в себя и лишь ошибкой попали в другого.
- Я никогда не промахиваюсь и называюсь рыцарем гораздо прежде, чем вы, а потому, кто в этом сомневается, я могу доказать на деле.
- На бойне молотом, а не в кругу благородных рыцарей.
- Черт возьми, смотри, чтобы меч мой не вырвал с корнем дерзкий язык твой...
- Прежде я заклеймлю тебе на лбу или на крючковатом носу твоем имя подлеца и разбойника, чтобы рука искренних рыцарей не осквернилась твоей кровью...
Доннершварц задрожал от злобы и бросил железную вызывную перчатку к ногам Роберта.
Эмма задрожала от страха и побледнела.
- Вы перешли границы, - вступился фон Ферзен. - Хотя я и сам люблю, кто меняет жизнь на честь, но властью хозяина попрошу вас теперь прекратить эту сцену... Видит Бог, это в наше время не бывало...
- Хорошо, я еще увижусь с ним и мы расквитаемся! - проворчал Доннершварц, сверкая глазами.
- Простите меня, фон Ферзен, и вы, фрейлейн Эмма, - начал Бернгард. Я так разгорячился, но, поверьте, драться бы не стал, иначе я рискнул бы получить вызов от всех благородных рыцарей за унижение нашего ордена ломать копья с каким-нибудь мясником! Если он хочет, мой оруженосец накажет его вместо меня.
- Разведите нас... я не оглох, чтобы... чтобы, - повторил Доннершварц и вдруг громко чихнул и замолк.
Эмма, между тем, по знаку отца, освободила Бернгарда и, все еще не оправившись от испуга, печально отошла к окну.
Роберт был смущен: любовь, ненависть, презрение попеременно волновали его душу. Он молча стал ходить по комнате, как бы собираясь с мыслями. Фон Доннершварц исподлобья поглядывал то на него, то на Эмму.
Ферзен что-то чертил мелом по столу.
Наступило общее молчание.
Его прервал хозяин.
- Что, любезный Роберт, нет ли чего нового?.. Знаешь ли ты цель моего вызова рыцарей?
- Я узнал ее от вашего герольда... и поспешил.
- Благодарю... Да, русским духом запахло... Знать, у меня, старика, злейшие и искреннейшие враги мои хотят вырвать последнюю искру жизни.
- Зачем печальные мысли? Мы защита вашему замку, только послушайтесь любви нашей, остерегайтесь... Расставьте всех рейтаров в окружных лесах и на дорогах и приготовьте отпор. Мои вассалы теперь уже галопом несутся сюда.
- Черт возьми, - прервал его Доннершварц, - не дожидаться ли нам, пока замок займут толпы бродяг. Кто боится измять свои латы и истоптать серебряные подковы у лошади, того мы защитим встречей нашей с незваными гостями, но добычей не поделимся с ним. Так мы условились с фон Ферзеном и, черт возьми, кто помышляет нам своими ребяческими советами исполнить прямое рыцарское дело!
- Где тебе думать о прямизне, когда ты все качаешься! Не на словах показывают себя, господин
