Надежда Александровна указала головой в ту сторону, куда отошли Коган и Щепетович.
- Кого на сцену принимаем? Зачем собираемся сюда? Неужели затем, чтобы в карты играть, пить у буфета и беспечно и весело прожигать жизнь? А о главной цели - об искусстве, вспоминать, как о мираже. Надо проснуться, мы ходя спим, все спим.
- Общественное благосостояние требует, - снова заговорил Коган, оставив Ларису Алексеевну, - требует...
- Чтобы во главе стоял человек, занимающийся делом, - подсказывал ему Чадилкин.
- Да, делом, исключительно делом! - подтвердил Петров-Курский.
- Что, господа, долго разговаривать, баллотировать этот вопрос и все тут.
- Баллотировать, баллотировать! - подхватили почти все хором.
- Господа, прошу слова, прошу слова! - силился их перекричать Бежецкий.
Все постепенно смолкли.
- Несмотря на все мое желание быть полезным обществу, я вижу, что при настоящем положении дел, при таких беспорядках и при том, как ко мне относятся, я ничего сделать не могу и если общество желает меня оскорблять недоверием, сам попрошу уволить меня от ведения дел и звания председателя, или подчиниться моему умению и опытности. При таких условиях я могу управлять.
Он вызывающе посмотрел на собрание вообще, а на Крюковскую с особенности.
Когда он кончил, со всех сторон послышались крики:
- Браво, браво! Пора, давно пора уйти!..
Владимир Николаевич был поражен.
- Что это значит, господа? Браво и пора уйти. Я не понимаю... растерянно начал он.
- А то, что вам пора уйти, - громко в упор кинула ему Надежда Александровна.
- Пора уйти. Пора! - раздались подтверждающие крики.
- Он не понимает, так растолкуйте ему... - со смехом кричали одни.
- Не хотим Бежецкого председателем! Что церемониться! - вопили другие.
- Это значит, что общество по обсуждении ваших поступков желает выбрать другого председателя, - выделился из толпы и важно произнес Коган.
- Что я вам говорила. Не слушали добрых советов, до чего довели, за дело! Доигрались, чем кончилось! - подошла и вполголоса начала говорить Бежецкому Крюковская.
- Оставьте меня!.. - он с ненавистью посмотрел на нее.
Кругом все еще продолжали шуметь.
- Если это так, - громко, после некоторой паузы, начал он, - то мне действительно остается только поблагодарить за оказанную мне в прошлом честь и отказаться. Я ясно вижу, что против меня велась интрига - сильная интрига. Я оклеветан и твердо убежден, что впоследствии общество оценит мои заслуги и раскается в своем поступке против меня, но тогда уже будет поздно...
Голос, в котором слышались злобные ноты, дрогнул.
- Я не приму этой чести, - продолжал он. - Засим, мне остается только раскланяться, взять шляпу и уйти... и я ухожу...
Он гордо выпрямился.
- Лариса Андреевна, вашу руку, я вас ввел, я и уведу, - обратился он к Щепетович.
- Извините - насмешливо отстранилась она от него, - я обещала поужинать с Исааком Соломоновичем.
Он не сказал ей ни слова, снова раскланялся перед собранием и медленной, гордой походкой вышел.
За ним с быстротой кошки, схватив портфель под мышку, выскочил из залы Шмель.
- На отказ нарвались! И тут отказ! - нервно расхохоталась Крюковская, указывая головой на Щепетович медленно проходившему мимо нее Бежецкому.
- С богом, счастливый путь! - раздались ему вслед насмешливые крики.
- Скатертью дорога! Мы и без них справимся, - хохотал Городов.
- Давно было это пора! - вторил ему Петров-Курский.
- Догадался, как проигрался! - покатывался со смеха Чадилкин.
- Уж начали издеваться! - презрительно оглядел толпу Бабочкин.
- Господа, теперь сведя счеты с прошлым, нужно подумать о настоящем, - возбужденным, ненатуральным голосом начала Надежда Александровна. - Надо забыть все, что было, и приняться за новое. Искусство должно быть у нас на первом плане, нашей единственной целью! Мы должны отрешиться от наших личных интересов и желаний, работая для общего дела. Для этой цели все надо принести в жертву. Что теперь делать? Кого выбирать? - вот вопросы.
- Надо просить занять пост председателя господина Величковского. Я тогда материально поддержу общество... Поддержу! - с важностью заявил Исаак Соломонович.
- Величковского! Величковского! - закричали почти все.
Он был избран единогласно.
После долгих отговорок, совещаний со своей племянницей, он согласился.
- А мне опять не удалось попасть, а хлопотал, ну все равно - хотя бы в экономы, - проворчал сквозь зубы Городов.
Общее собрание кончилось.
Все перешли в буфетные залы, обступили Величковского и беспрерывно приносили ему поздравления, жали руку.
- Теперь мы, знаете, поставим мою пьесу? - заискивающим голосом говорил ему Сергей Сергеевич.
- Неправда, прежде мой дебют в Адриене Лекуврер, - заявляла Дудкина, отстраняя Курского от Ивана Владимировича.
- Прежде всего надо перестроить сцену! - подступил к нему Чадилкин.
- Нет, до переделки поставим мою пьесу. Да еще, Иван Владимирович, могу я надеяться быть экономом? - подошел Городов.
- Господин Величковский, господин Величковский, у меня на нынешний год контракт есть - я служу, - пищала Щепетович.
- Да, Иван Владимирович, Лариса Алексеевна служит, - подтвердил Коган. - Пожалуйста, не забудьте, завтра вы у меня обедаете. У меня вина недавно из заграницы присланы. Мой погреб стоит...
Его перебил Вывих:
- Я завтра привезу вам мою статью прочесть о вашем выборе. В котором часу прикажете?
Появилось, по требованию Когана и других, шампанское.
Начались тосты.
Надежда Александровна стояла все время как окаменелая, но вдруг встрепенулась. Она взяла с подноса лакея бокал шампанского.
- Пожелаем Ивану Владимировичу серьезно и хорошо поставить наше дорогое дело. Пусть наш общий, единодушный выбор его председателем послужит прочным звеном к успеху дела и его процветанию. Пью за дело, господа!
Она выпила залпом бокал, но вдруг зашаталась и упала в страшном истерическом припадке.
Нервы ее не выдержали.
XIV. Раскаяние
На другой день Надежда Александровна Крюковская, проснувшись довольно рано и с тяжелой головой, стала смутно перебирать в своей памяти происшествия вчерашнего вечера.
Она занимала уютную квартирку на Николаевской улице, ее спальня и будуар, отделанный розовым ситцем, ее небольшая зала, уютная гостиная и маленькая столовая представляли, каждая отдельно взятая, изящную игрушку.
Впрочем, в описываемое нами утро в глазах самой хозяйки вся эта веселенькая квартирка казалась тоскливой и мрачной. Происходило ли это от серого раннего петербургского утра, глядевшего в окна, или же от настроений самой Надежды Александровны - неизвестно.
- Что я сделала, что я сделала, - мысленно говорила она сама себе, одеваясь, - отомстить ли хотела и отомстила, или же за дело стояла и отстояла?
