освещенную лампами!); через час времени он приехал. Кокошкин лучше других лиц того же разбора выражал царского слугу без дальних видов, чернорабочего временщика без совести, .без размышления, - он служил и наживался так же естественно, как птицы поют. (199)
Перовский сказал Николаю, что Кокошкин сильно берет взятки.
- Да, - отвечал Николай, - но я сплю спокойно, зная, что он полицмейстером в Петербурге.
Я посмотрел на него, пока он толковал с другими... какое измятое, старое и дряхло-растленное лицо; на нем был завитой парик, который вопиюще противуречил опустившимся чертам и морщинам.
Поговоривши с какими-то немками по-немецки и притом с какой-то фамильярностью, показывавшей, что это старые знакомые, что видно было и из того, что немки хохотали и шушукались, Кокошкин подошел ко мне и, смотря вниз, довольно грубым голосом спросил:
- Ведь вам высочайше запрещен въезд в Петербург?
- Да, но я имею разрешение.
- Где оно?
- У меня.
- Покажите - как же вы это второй раз пользуетесь тем же разрешением?
- Как во второй раз?
- Я помню, что вы приезжали.
- Я не приезжал.
- И какие это у вас дела здесь?
- У меня есть дело к графу Орлову.
- Что же, вы были у графа?
- Нет, но был в Третьем отделении.
- Видели Дубельта?
- Видел.
- А я вчера видел самого Орлова, он говорит, что никакого разрешения вам не посылал.
- Оно у вас в руках.
- Бог знает, когда это писано, и время прошло.
- Впрочем, странно было бы с моей стороны приехать без позволения и начать с визита генералу Дубельту.
- Коли не хотите хлопот, так извольте отправляться назад, и то не дальше, как через двадцать четыре часа.
- Я вовсе не располагался пробыть здесь долго, но мне нужно же подождать ответ графа Орлова.
- Я вам не могу позволить, да и граф Орлов очень недоволен, что вы приехали без позволения. (200)
- Позвольте мне мою бумагу, я сейчас поеду к графу.
- Она должна остаться у меня.
- Да ведь это письмо ко мне, на мое имя, единственный документ, по которому я здесь.
- Бумага останется у меня, как доказательство, что вы были в Петербурге. Я вам серьезно советую завтра ехать, чтоб не было хуже.
Он кивнул головой и вышел. Вот тут и толкуй с ними.
У старика генерала Тучкова был процесс с казной. Староста его взял какой-то подряд, наплутовал и попался под начет. Суд велел взыскать деньги с помещика, давшего доверенность старосте. Но доверенности на этот предмет вовсе не было дано, Тучков так и отвечал. Дело пошло в сенат, сенат снова решил: 'Так как отставной генерал-лейтенант Тучков дал доверенность... то...' На что Тучков опять отвечал: 'А так как генерал-лейтенант Тучков доверенности на этот предмет не давал, то...' Прошел год, снова полиция объявляет с строжайшим подтверждением: 'Так как генерал-лейтенант... то...', и опять старик пишет свой ответ. Не знаю, чем это интересное дело кончилось. Я оставил Россию, не дождавшись решения.
Все это вовсе не исключение, а совершенно нормально. Кокошкин держит в руках бумагу, в достоверности которой не сомневается, на которой стоит No и число для легкой справки, в которой написано, что мне разрешается приезд в Петербург, и говорит: 'А так как вы приехали без позволения, то отправляйтесь назад', и бумагу кладет в карман.
Чаадаев действительно прав, говоря об этих господах: 'Какие они все шалуны!'
Я поехал в III отделение и рассказал Дубельту, что было. Дубельт расхохотался.
- Как это они вечно все перепутают! Кокошкин доложил графу, что вы приехали без позволения, граф и сказал, чтоб вас выслали, но я потом объяснил дело; вы можете жить сколько хотите, я сейчас велю написать в полицию. Но теперь об вашем деле, граф не думает, чтоб полезно было просить вам позволение ехать за границу. Государь вам два раза отказал, последний раз по просьбе графа Строгонова; если он откажет в третий (201) раз, то в это царствование вы уж, конечно, не поедете к водам.
- Что же мне делать? - спросил я с ужасом, так мысль путешествия и воли обжилась в моей груди.
- Отправляйтесь в Москву; граф напишет генерал-губернатору частное письмо о том, что вы желаете для здоровья вашей супруги ехать за границу, и спросит его, заметив, что знает вас с самой лучшей стороны, думает ли он, что можно с вас снять надзор? На такой вопрос нечего отвечать, кроме 'да'. Мы представим государю о снятии надзора, тогда берите себе паспорт, как все другие, и с богом к каким хотите водам.
Мне казалось все это чрезвычайно сложным, и даже просто уловкой, чтоб отделаться от меня. Отказать мне они не могли, это навлекло бы на них гонение Ольги Александровны, у которой я бывал всякий день. Однажды уехавши из Петербурга, я не мог еще раз приехать; переписываться с этими господами - дело трудное. Долю моих сомнений я сообщил Дубельту; он начал хмуриться, то есть еще больше улыбаться ртом и щурить глазами.
- Генерал, - сказал я в заключение, - не знаю, а мне даже не верится, что до государя дошло представление Строгонова.
Дубельт позвонил и велел подать 'дело' обо мне и, ожидая его, добродушно сказал мне:
- Граф и я, мы предлагаем вам тот путь для получения паспорта, который мы считаем вернейшим; ежели у вас есть средства более верные, употребите их; вы можете быть уверены, что мы вам не помешаем.
- Леонтий Васильевич совершенно прав, - заметил какой-то гробовой голос; я обернулся, возле меня стоял еще более седой и состарившийся Сахтынский, который принимал меня пять лет тому назад в том же III отделении.- Я вам советую руководствоваться его мнением, если хотите ехать.
Я поблагодарил его.
- А вот и дело, -сказал Дубельт, принимая толстую тетрадь из рук чиновника (что бы я дал - прочесть ее всю! В 1850 году я видел в кабинете Карльемой 'досье' в Париже; интересно было бы сличить), порывшись в ней, он мне ее подал раскрытую, это была доклад(202)ная записка Бенкендорфа вследствие письма Строгонова, просившего мне разрешение ехать на шесть месяцев к водам в Германию. На поле было крупно написано карандашом 'рано', по карандашу было проведено лаком, внизу написано было пером: 'рукою е. и. в. написано рано. Граф А. Бенкендорф'.
- Верите теперь? - спросил Дубельт.
- Верю, - отвечал я, - и так верю вашим словам, что завтра же еду в Москву.
- Да вы, пожалуй, погуляйте у нас, полиция теперь вас беспокоить не будет, а перед отъездом заезжайте, я велю вам показать письмо к Щербатову, Прощайте, bon voyage134, если не увидимся.
- Счастливого пути, - прибавил Сахтынский.
Мы расстались, как видите, приятельски.
Приехав домой, я нашел приглашение от частного пристава, кажется II Адмиралтейской части. Он меня спрашивал, когда я выезжаю.
- Завтра вечером.
- Помилуйте, да, кажется, я думал... генерал говорил, сегодняшнего числа. Его превосходительство, конечно, отсрочит, но позвольте быть удостоверену?
- Можете, можете; кстати, дайте мне билет.
- Я его напишу в части и пришлю часа через два. В -каком заведении изволите ехать?
