- А совсем недорого, почитай что и даром. Нагнали мужиков из деревеньки Мытищи, за прошлое лето и сделали все как надо. Теперь от прудов прохладою веет, истинный парадиз, очень приятно на их берегах препровождать досуги...
На меншиковский новый дом Иевлев только ахнул да головою покачал: не дом - дворец! Сколь денег сюда ушло, сколь бревен самонаилучших, железа, скоб, золота на позолоту! Экие ворота с коваными птицами, зверями, гадами ползучими... Ну, Александр Данилович, ну, плут, хитрец!
Слуга в алонжевом парике, в кафтане серогорячего цвета с искрою, низко поклонился Сильвестру Петровичу, провел его на малую крышу дворца - в потешный сад. Было слышно, как другой слуга распоряжался:
- Савоська, жми цитрона гостю для лимонаду. Стакан протри, на серебряну тарелку ставь! Солому, чтобы сосать! Трубку разожги с табаком!
Савоська огрызнулся:
- Чай две руки, не разорваться...
Подали лимонад по новой моде, к нему соломинку, трубку с табаком. Сильвестр Петрович, усмехаясь, разглядывал диковины Меншикова дворца: самоиграюшую на ветерке висячую лютню, которая издавала порою нежное мяуканье, деревья-карлики, посаженные в кадки, вьющийся на серебряных шестах виноград, душистый горошек, кусты смородины необыкновенной величины, алеющие цветы заморского шиповника...
- Не говорит? - спросил где-то за кустами голос Савоськи.
- Молчит, пес! - отозвался другой голос.
- Ты с него покрышку сыми! - велел Савоська. - Сымешь, он и заговорит.
- Ему спать охота...
- А ты его раздразни! - посоветовал Савоська. - Ты с его засмейся, он страсть смеху не переносит...
Внизу в утренней дымке серебрились Чистые Пруды, здесь, в потешном саду, в листве перекликались в своих золоченых клетках ученые перепела, немецкие канарейки, курские соловьи.
Сильвестр Петрович отведал лимонаду, покурил трубку.
- Ярится? - спросил Савоська.
В ответ мерзкий нечеловеческий голос прохрипел:
- Дур-р-рак!
Сильвестр Петрович оглянулся, никого не увидел.
- Дур-рак! - опять крикнул тот же мерзкий голосишко.
- Ишь, заговорил! - удовлетворенно сказал Савоська.
Иевлев отвел руками ветвь диковинного дерева, увидел спрятанного попугая, усмехнулся: небось, еще с вечера готовился Александр Данилович удивить гостя.
Над головою Иевлева, на башне, заиграла музыка, забили малые литавры, загудели словно бы рога, - то приготовились к бою Меншиковы часы, купленные им в Лондоне.
Сильвестр Петрович прикинул сердито, сколь золота переведено на сии игрушки, сколь пушек можно бы отлить на сии деньги. Но едва увидел умное, веселое, лукавое лицо Меншикова - все забыл и обнялся с ним крепко, помня только то доброе, чем славен был Александр Данилыч: и отчаянную храбрость его в Нарвском, уже проигранном сражении, и как при самомалейшей нужде отдавал все свое золото на государственные дела, и как безбоязненно вступался за старых друзей-потешных перед Петром Алексеевичем...
- Ну! - говорил Меншиков, крепко стискивая железными руками Сильвестра Петровича. - Ишь ты, поди ж ты! Приехал и глаз не кажет! Загордел? Да погоди, погоди! Ты что же, с клюшкой, что ли? Ноженьки не ходят? Погоди, дай взгляну! Нет, брат, так оно не гоже. Федор, дружочек, ступай сюда живее! Измайлов, полно храпеть! Сильвестр тут...
Апраксин вышел в потешный садик уже прибранным, в парике, в коротком легком удобном кафтане. Протянул по новой манере руку, но не удержался, обнял, поцеловал. Толстенький, коротенький Измайлов выскочил из-за кустов смородины в исподнем, еще сонный, потребовал вина, дабы выпить за свидание старых друзей.
В столовом покое стояли иноземные кресла, обтянутые золоченой кожей, за каждым креслом дежурили с застывшими ликами слуги в ливреях с костяными пуговицами. Александра Даниловича, едва он сел в кресло, спешно позвали в покой, именуемый 'кабинет': приехал давно ожидаемый прибыльщик по государеву делу. Выходя, Меншиков сказал:
- Спокоя нет ни на единый час, веришь ли, Сильвестр? И кабы без нужды звали. Все - дело, и все неотложное, а коли не управишься - с пришествием времени сам себе не простишь...
Вернулся вскорости довольный:
- Хитры мужички, ей-ей. Такого удумают - диву даешься. Вы угощайтесь, гости дорогие, меня не ждите, там народу собралось - тьма тьмущая. Флот строим, деньги надобны, школу навигацкую открыли - еще деньги давай, шведа бить собрались - опять давай золотишка! Вот тут и вертись!
Выпил залпом чашку кофею, пожевал ветчины, утер руки об камзол и опять отправился в кабинет - вершить дела. Измайлов, провожая его взглядом, с тонкой своей усмешкой заметил:
- И ходит иначе наш Александр Данилович. Истинно - министр. Откуда что взялось...
Апраксин, тоже улыбаясь, ответил:
- Умен, ох, умен. И ум острый, и глаз зоркий, нет, эдакого на кривой не объедешь. Давеча было - иноземец один, инженер, печаловался: говорят, дескать, про Меншикова, что не знатного роду, а землю под человеком на три аршина в глубину видит...
Обернувшись к Иевлеву, спросил:
- Про Курбатова-то слышал?
И покачал головой:
- Большого ума мужчина! Большого! А кто угадал? Все он, все Александр Данилович. В Ямском приказе письмо подняли - подкинуто было с надписью: 'Поднести великому государю, не распечатав'. Ну, поднесли, да за недосугом государевым прочитал Меншиков. Прочитал, за голову взялся; ах, мол, с нечаянной радостью тебя, Петр Алексеевич. Господин бомбардир письмо выхватил, а там про орленую бумагу, что ее- де надобно продавать: для челобитных, для крепостей, для всякого купеческого и иного обихода со сделки - бумага с гербом от копеечки до десяти рублев. Крепостной человек Петра Петровича Шереметева - Курбатов придумал сей презент казне, а Меншиков сразу разгадал, сколь полезен такой человек. Нынче Курбатов у него правая рука.
Сильвестр Петрович всматривался в лица друзей. Постарели, особенно Федор Матвеевич, по годам не стар - сорок лет, а выглядит на все пятьдесят. И взгляд стал рассеянным, - одолевают думы, забот непосильно много, слушает внимательно, а слышит не все. И Измайлов, хоть и посмеивается, словно бы и веселый, сам прозывает себя дебошаном, а видно, что тоже устал, - нелегко ему, видать, там, в далеком городе Копенгагене. И Александр Данилович уже не тот сокол, что в давние годы только и знал выдумки, проказы да пересмешки. Каково же самому Петру Алексеевичу?
Из кабинетного покоя на мгновение появился Александр Данилович; хитро глядя, бросил на стол большой лист бумаги:
- Прочтите, други. Сии универсалы тайно рассылаемы королем Карлом. Во многих дворянских семействах читаемы с пользою для короля шведов...
Измайлов стал читать, Апраксин с Иевлевым слушали. В шведском подметном письме говорилось, что царь Петр непременно изведет все боярское семя на Руси, вот и ныне ставит он править должности в государстве подлых людей - холопей и смердов, нисколько не считаясь с благородством происхождения. Дабы остеречь дворянство российское от сей горькой беды и разорения, надобно всем, кто разумен и вперед глядеть может, за царя Петра не воевать, а перекидываться к шведскому войску, где каждому российскому дворянину оказаны будут почести и даны должности, соответствующие его роду и знатности...
- Ну, хитер Карл! - молвил Измайлов, складывая универсал. - В больное место бьет...
- Для недорослей дворянских больнее сего места не сыщешь, - ответил Апраксин. - Да и многие старики так думают... Знает Карла ахиллесову пяту нашу...
