- Если мы сюда попали, то для хорошо, а не для плохо! - подтвердил мастер Ян.
- Оно так! - сказал Иевлев, но таким голосом, что оба мастера с живостью на него взглянули. - Оно так! - повторил Сильвестр Петрович. Чтобы по-доброму было.
- По-доброму! - обрадовался Ян.
- По-доброму, по-доброму! - повторил Николс.
- А чтобы по-доброму, - задыхаясь и не сдерживаясь более, заговорил Иевлев, - а чтобы по-доброму, вы про страх тот, о коем изволили говорить, забудьте на веки вечные, ибо двиняне есть люди ничем не хуже, а может, и лучше вас, господа корабельные мастера. И первый страх, и первый день, и испуг - чтобы я сих слов не слыхивал, ибо сие вам обернется от меня таким страхом, что дорогу в свои родимые места позабудете, и как кофе пить и калачи есть не вспомните...
Мастер Ян открыл рот, мастер Николс вскочил с места.
- Поняли, о чем толкую? - спросил Иевлев.
- О да, разумеется! - сказал Николс.
- Идти пора!
Сторонясь Иевлева, оба мастера повязали шеи шарфиками, напялили меховые кацавейки, поверх - смоленые курточки, потом шапочки с наушниками, потом рукавицы. Оба мастера боялись простуды.
В сенцах мастер Ян снял с полки фонарь, засветил, распахнул перед Иевлевым дверь.
Николс вышел к людям - рассказать, каков будет порядок на верфи, как строить корабли. Он думал, что хорошо говорит по-русски, но его почти никто не понимал. Да и не слушали. Зачем слушать? Что узнаешь от этого коротконогого, писклявого, чужого?
Рябов стоял крайним, у самого двинского берега. Рядом с ним зло ухмылялся Семисадов - кормщик, бывший матрос царева корабля. Подалее стоял Митенька, опирался на посошок. За ним вздыхали, слушая мастера Николса, Нил Лонгинов, Копылов. Дальше стояли дед Федор, Аггей, Егорка - тот самый, которого Рябов сманил из монастыря в матросы. Вот тебе и матрос Егорка!
Под дождем во мгле тихо плескалась Двина. Дожди, осенние, тоскливые, заладили без передышки. Поскрипывали, покачивались темные громады барок. Шипя горели караульные и кормовые костры, в слабом сером свете наступающего осеннего утра рядом стояли Иевлев и два иноземных мастера. Рябов узнал Сильвестра Петровича по длинному плащу. Он стоял ссутулившись, втянув голову в плечи. Узнал и решил: 'Подойду нынче же! Скажу про цареву грамоту! Пропадать здесь, что ли?'
Попозже, когда совсем рассвело, наступил короткий осенний день и сырой ветер развеял туман, незадолго перед торжеством закладки корабля, Рябов подошел к Сильвестру Петровичу и удивился, как за это время, за те дни, что миновали с отъезда Петра Алексеевича, похудел Иевлев, как посерело его лицо, как невесело и устало смотрят молодые еще глаза.
- Ну, чего доброго-то скажешь? - спросил Сильвестр Петрович, здороваясь.
Рябов усмехнулся:
- Доброго? Не слыхать нынче доброго. Вот - привели, поставили на корабельное строение.
Сильвестр Петрович вынул из кармана трубку, кисет, приготовился слушать. Рябов более ничего не сказал, не нашелся, как вести беседу.
- Далее говори! Чего замолчал?
- Кормщик я. Не плотник.
- То я слышал. Женка твоя прибегала ко мне, просила отпустить Ивана Савватеевича. Да не в моей воле. Корабли надобно строить, пора флоту быть...
Рябов покраснел, отворотился в сторону.
- Один медник, другой квасник, третий поп беглый, - раздражаясь, громко говорил Иевлев. - У всякого свое сиротство, горе, нуждишка. Где же корабельных делателей набрать, откуда им быть? Иван Кононович да Тимофей Кочнев в злой обиде на иноземца отъехали отсюда прочь! Другие вовсе в нетях, убежали. Как быть? Как строить? Али вздор сие все, может взаправду не нужны на Руси корабли? Говори, что молчишь?
- Корабли-то нужны! - молвил кормщик. - Тут впоперек не скажешь...
- Не скажешь? А тебя отпустить? Его, - он кивнул на проходящего мимо салотопника, - его тоже отпустить? Не свое дело делает? Да ты что, смеешься, что ли? А я свое дело делаю? Я, брат, недорослем голубей гонял, арифметике до семнадцати годов не учен, мое ли дело корабельное строение? Сам видел, сколь море знаю. Как сюда с царевым поездом прибыл, горе да смех, сам ты над нами смеялся. Однако вот я тут, на верфи. Быть флоту, кормщик, - понял? Быть на Руси корабельному делу! Запомнил? И более об сем говорить не будем, некогда, да и не к чему!
Он повернулся, пошел к избе, где ждал его испуганный Осип Баженин.
Скинув плащ, Сильвестр Петрович вытер сырое лицо руками, сел на лавку. Баженин следил за ним взглядом.
- Осип Матвеевич... - начал было Иевлев.
- Здесь я, Сильвестр Петрович!
- Вижу, что здесь. Избы ты не построил. Трудники...
- Сильвестр Петрович...
Иевлев страшно грохнул кулаком по столу, закричал бешеным, срывающимся голосом:
- Повешу татя, вора, голову отрублю, на рожон воткну! Тебе прибытки твои дороже дела государева! Коли взялся - сдохни, а сделай! Молчи, когда я с тобой говорю, слушай меня...
Погодя Баженин говорил слезливым хитрым голосом:
- Не разорваться мне, Сильвестр Петрович, ты тут кулаком стучишь, воевода у меня на верфи топает, грозится. Я-то один!
- Взял подряд - делай! - круто ответил Иевлев. - Не сделаешь - сомну. Почему корабельные дерева по сей день не привезены? Почему столь долго те лиственницы пилишь? Иноземцам доски продавал? Ты с кем торгуешь - с нами али с заморскими негоциантами? Нынче смотрел пеньку - куда такая годится? Увезешь обратно, доставишь новую! Сколько стволов в твоей дубовой роще?.. Что молчишь? Тебе деньги за рощу дадены? Где ей опись?
Баженин крутил головой, утирал пот, разглядывал модель корабля, вертел в руках циркули, линейки, образцы канатов, парусины, пакли, нюхал смолу, мял ее пальцами. Иевлев все говорил. На Баженина вдруг напала тоска - хоть беги от обеих верфей, и от Соломбальской, и от своей. Въелись, схватили, словно клещами, царевы слуги. Как быть? Пропадешь ни за что!
Баженина пришли звать куда-то стрельцы - двое десятских и полусотник. Иевлев спросил их:
- Привезли?
- Здесь.
- Обоих?
- Обоих.
- Пусть идут.
Кочнев и Иван Кононович вошли молча, поклонились, сели без зова. Оба были в нерпичьих кафтанах, с котомками, оба смотрели спокойно, готовые ко всему самому худшему. Стрельцы с мушкетами, усталые, стояли у дверей. Иевлев отпустил солдат, сказал со вздохом:
- Ты прости, Иван Кононович, и ты, Тимофей, тож прости, что не добром вас пригнал на верфь. Добром-то не пошли бы. А корабли строить надобно.
Мастера молчали.
- Иноземцы Николс да Ян - мужики неглупые, пропорцию корабельную ведают, да что им наши корабли: не заболит нигде, коли худо сделают. Русского надо, своего, чтобы дельно работа пошла.
Иван Кононович и Тимофей переглянулись.
- Нынче закладываем фрегат, - продолжал Иевлев, - уже и поп с причтом приехал - освящать. Хорошо бы тебе, Иван Кононович, фрегат тот и заложить.
Иван Кононович густо покашлял, вынул большой платок, утер лицо.
- Господин же Кочнев отправится на Вавчугу к Баженину, с мастером Яном будет работать. Ты здесь - с Николсом, Тимофей - на Вавчуге с Яном. Так-то ладно и пойдет у нас работа.
- Значит, мы под ними? - осторожно спросил Иван Кононович.
- А сие как разумеешь, так и понимай! - с досадой сказал Сильвестр Петрович. - Вы под ними, они под
