- Пояс еще на нем был, я видел! Чего же без пояса, мой-то с поясом и шнуром обшит... Вишь, не сходится, а с поясом и сошлось бы...
Сам, не дожидаясь приглашения, сел в то кресло, где раньше сидел Джеймс, осмотрел внимательно стол, пожаловался Митеньке:
- Завсегда у них так, у иноземцев. Тарелок наставят, блюд, ножичков разных, ложек, стаканов, а харчей путных - и всего ничего. Вишь - рыбка дохлая, вишь - сухарь, мяса чуть-чуточка - и будь здоров! Нет, они нам, други любезные, карбас потопили, они меня голым-босым оставили, они меня и кормить будут по- нашему, а не по-своему. Скажи им, Митрий, на Руси-де едят толстотрапезно, а так, что ж, - насмешка одна. Пущай принесут щей, головизны какой, тельное там, другое что...
Митенька с удивлением, робея, взглянул на кормщика, тот едва заметно улыбался, в глазах его горели быстрые недобрые огни, между бровями легла складка. Митенька знал это выражение лица кормщика: таким он становился в море, в жестокий шторм...
Хлопнула дверь, вернулся Джеймс.
Рябов поднял стакан с вином, сказал полковнику:
- Что ж, господин, у тебя и другой кафтан не хуже парчового. Вишь, тоже с серебром, шитье какое. Богато вы тут живете, безотказно. Торгуете, я чаю, с выгодой, безубыточно...
Джеймс сел рядом с фру Юленшерна, наклонился к ее розовому душистому уху, сказал шепотом:
- Он просто дурак, этот русский Иван. До сих пор не понял, что мы вовсе не купцы...
- Он простодушен и доверчив! - ответила фру Юленшерна. - Дитя моря... Ничего, со временем он все поймет и будет отлично служить нам!
Все шло хорошо. Русский кормщик казался им воплощением простодушия, они посмеивались про себя и выполняли все его желания. Русский был таким, каким они хотели его видеть, и все ладилось в этой игре до тех пор, пока кормщик не почувствовал на себе чей-то пристальный и недоброжелательный взгляд. Он осмотрелся - все было попрежнему, только Джеймс раскраснелся от выпитого вина, да Юхан Морат о чем-то перешептывался со своим другом Бремсом...
- Ну! - сказал ярл Юленшерна. - Не пришло ли время поговорить о деле?
Они сидели друг против друга - шаутбенахт, откинувшись в кресле, и Рябов. Шхипер Уркварт понял, поднялся, мигнул другим офицерам. Фру Юленшерна перебирала клавиши клавесина. Артиллерист Пломгрэн взял лютню, Морат запел старую песню о злой колдунье. Ярл Юленшерна медленно говорил:
- Вы проведете нашу эскадру двинским фарватером к городу Архангельску. Если нас ожидает баталия - мы примем ее и разгромим врага. Вы опытный моряк. Наши корабли - военные корабли, по всей вероятности вы это заметили. Очень многое из того, что нас ожидает, зависит от опытности и искусства кормщика, поэтому мы не посчитаемся с наградой денежной. Более того, гере лоцман. Когда мы выполним наш долг, заслуги ваши будут оценены королем Швеции. Всю мою жизнь я служил короне во флоте. Мне достаточно посмотреть на человека, и я вижу, моряк он или нет. Вы моряк! Вас ждет большое будущее. Вы станете лютеранином, и, несомненно, его величество король Швеции назначит вас капитаном одного из славных своих кораблей...
Рябов повернулся к Митеньке: тот сидел бледный, губы его беззвучно двигались. Кормщик велел спокойным голосом:
- Переведи что говорит.
Митенька заговорил. Рябов слушал потупившись, порою кивал головой. У клавесина все еще пели песню со странным припевом:
Караби,
Тити Караби,
Тото Карабо,
Эй, дядя Гильери,
Не пропади смотри...
- Все сказал? - спросил Рябов.
- Все, дядечка.
- Теперь отвечай!
Кормщик стал говорить, и вдруг понял, чей пристальный взгляд тревожил его: слуга в коротком красном кафтане убирал со стола посуду и порою словно упирался в Рябова упрямыми серыми жесткими глазами. Заметив, что кормщик замолчал, шаутбенахт приказал Якобу убираться вон. Тот, высоко держа поднос, пошел к двери. Кормщик заговорил опять. Он не смотрел на Митеньку, но видел, как юноша сжимает руки, слышал, как он вдруг задохнулся и как вновь стал дышать быстро и коротко.
- Ну? - с угрозой в голосе спросил Рябов.
- Не стану я переводить такое! - громко сказал Митенька. - Не стану. Да что ж это, дядечка?!
- А не станешь, так и не надо! - с той же угрозой произнес Рябов и поманил к себе Окке, который стоял у дверного косяка.
Окке подошел с готовностью, Митенька вцепился в руку Рябова, тот стряхнул его горячие пальцы, заговорил медленно, глядя на шаутбенахта:
- Эскадру я провести могу, но то дело нешуточное, надобно ждать большую баталию, и кто живым до Архангельского города доберется - пусть вечно бога молит. Пушек много, и пушки те грому натворят. Об том упреждаю. Еще на шанцах быть досмотру таможенному - бой там завяжется. Так что, может, и огород городить безвыгодно вам?
Шаутбенахт слушал внимательно, смотрел не отрываясь в глаза Рябову, сосал погасшую трубку. У клавесина весело пели:
Тити Караби,
Тото Карабо,
Эй, дядя Гильери...
- Дело большое, - говорил Рябов, - как у нас на Руси сказывают: либо в стремя ногой, либо - в пень головой. Коли живым споймают - тоже шкуру сдерут. И не жить потом на своей стороне, господин, никак не жить. Любой мальчишка в рожу плюнет, да и как не плюнуть - изменник, иуда, - тут пощады не жди... Значит, рассуждать надобно: ежели тое дело делать, иудино, уж так делать, чтобы до самой смерти жить-поживать да нужды не знать...
Шаутбенахт кивнул, соглашаясь. В каюту опять вошел слуга в красном кафтане, принес кувшин с ячменным пивом. Юленшерна не заметил его, слуга медленно, старательно расставлял кружки...
- Что там дальше будет - кто его знает! - продолжал Рябов. - Похвалит король али не похвалит, с деньгами завсегда проживешь, а без них - никуда. Не мудрен мужик, да киса ядрена. Вот я так и сужу. Цена моя большая, не таюсь, господин, да и затея ваша немалая...
- Сколько же он хочет денег? - сквозь зубы спросил шаутбенахт Окке.
- Много! - ответил Рябов, и глаза его опять вспыхнули. - Поболее, чем иуда...
- Дядечка! - воскликнул Митенька. - Дядечка! Бога побойтесь...
Рябов повернулся к Митеньке, сказал с жестокой усмешкой:
- А чего мне в сем деле бога бояться, Митрий? Не ершись, парень, не то живо тебя на цепь посадят. Сиди...
Окке шепотом перевел шаутбенахту, о чем говорили Рябов с Митенькой, ярл Юленшерна кивнул на Митеньку, спросил:
- Он хотел бы, чтобы его вздернули? У нас сие быстро делается... И, ежели твоя цена будет слишком высока, я позову профоса, который умеет торговаться...
Кормщик хитро прищурил глаз:
- Умеет? Ой ли, господин? Умел бы, так не стояла бы здесь твоя эскадра...
Он поднялся, поблагодарил за хлеб-соль, сказал твердо:
- Значит, не сторговались. Какая уж тут торговля, когда палачом грозят...
Быстро подошел шхипер Уркварт, встревоженно спросил, что случилось; Рябов ответил, что не любит, когда ему палачом грозятся.
- Поначалу вежливо, все как надо, а теперь и вешать? Не больно много толку с вешалки с вашей... Карбас потопили, снасть на дне, а теперь палача... Нет, други, не тот Иван Савватеич Рябов человек, чтобы его вокруг пальца обвести да обдурить, когда он выгоду свою видит...
- Сколько же, черт возьми?! - крикнул Юленшерна.
Рябов пошептал, словно прикидывал в уме, подвигал пальцами, сказал твердо:
- Риксдалеров золотых пять сотен. Триста нынче - да чтобы на стол выложить, двести - когда дело будет сделано. Стой, погоди, не все еще. Харч в море чтобы не с матросского стола шел, а отсюдова, да как
