гостя, они побежали перед ним веселой ватагой. С бьющимся сердцем вошел Молчан в низкую прокопченную избу. В поставце над лоханью горела лучина, робкий ее свет озарял лицо Рябова, лежащего на лавке. Ноги его были покрыты старой овчиной, в головах была большая подушка, глаза смотрели с доброй насмешкой.
- Небось, и похоронили меня? - спросил он. - А я опять живой! Сказывай, похоронили али еще ждете? Как раз нынче лежу да считаю, когда ж все оно было? Вчера али ранее?
Молчан сел на лавку, собрался было ответить, но не смог - заплакал. Рябов все смотрел на него неподвижным взглядом, потом опять спросил:
- Митрий-то живым вынулся?
- Помер Митрий, - тихо ответил Молчан.
- Помер... - повторил кормщик.
- У нас на острове на Марковом и помер! - сказал Молчан. - Весь побитый был. Ты-то как сюда попал?
Рябов долго не отвечал, потом заговорил слабым голосом:
- Теперь и не вспомню! Застыл в воде-то, раненный. На берег вынулся сам не свой. Лозняк там, гущина, вроде болотца. Ну и пополз. Собаки, слышал, брехали, дымом пахло, я все полз...
Он закрыл глаза, утомился. Дети, пришедшие с Молчаном, переглядывались, толкали друг друга. Один паренек - постарше, лет десяти сказал:
- Ямелька корову выгонял, Ямелька сам видел...
Ямелька, спрятавшись за других ребятишек, сказал оттуда басом:
- Видел - лежит в кровище, и всего делов.
- А где лежал?
- Где? Возле тына и лежал...
- Теперь-то ништо! - сказала хозяйка, белолицая поморка. - Теперь все слава господу, а поначалу думали - покойник. И не дышал...
Она сменила лучину, спросила Молчана украдкой:
- Что за человек? Кафтан-то больно богатый, парчовый, такого и воевода по будням не наденет...
Рябов услышал; не открывая глаз, сказал:
- Что мне воевода, когда я сам рыбак!
Хозяйка поманила Молчана пальцем, зашептала ему в ухо:
- И что за гость такой, ума не приложу. Стал мужик мой его давеча раздевать, глядит - кошелек. Денег золотых - не счесть...
...Уже давно вернулся хозяин, давно ушли соседские дети, давно молодайка легла спать на печь - Молчан все сидел возле Рябова, не решаясь сказать ему про судьбу Сильвестра Петровича. Говорили о другом - о баталии, о том, как погиб Крыков, как шведы высадились на Марковом острове, как начали сдаваться шведские корабли, как взорвалась 'Корона'. Наконец, уже далеко за полночь, Молчан решился - рассказал все.
- Вишь как! - не удивившись, задумчиво произнес Рябов. - На самого капитан-командора руку подняли. Смел, воевода, смел, ничего не скажешь... Да и то, Павел Степанович, ихняя воля...
- То-то, что ихняя, покуда мы овцы. И тебя, рыбак, скрутят да в узилище упрячут, коли с нами не уйдешь...
- Оно так...
- А запрячут за караул - живым не выдерешься, нет...
- За что запрячут-то?
- За измену будто бы...
Рябов усмехнулся, лицо его стало недобрым.
- За измену? И капитан-командора за измену?
- А как же! Погоди, кормщик, слушай что скажу: нам всем уходить надобно. Уйдем в тайгу, я пути тамошние знаю. Самоединов отыщем добрых, не пропадем. А с прошествием времени подадимся на Волгу, в степи. Не со здешнего воеводы, с другого, да шкуру сдерем. Ты вовсе слаб, кровинки в лице нету, куда тебе в узилище идти, уморят там, знаю. Тебе иначе, как с нами, пути нету. Я своих нынче же выводить стану. Упираются мужики, милости ждут, да не дождутся. Уйдем за рогатку, женке твоей подадим весточку, что-де жив, а покуда сбирайся. Коней купим, ускачем...
Кормщик, не отвечая, опять закрыл глаза. Молчан поднялся, пошел к двинскому берегу, к своей посудинке. Ночь стояла теплая, туманная, темная. На острове никто не спал, но костра не жгли, сидели в яме, тесно прижавшись друг к другу, слушали Федосея Кузнеца, который только что заявился из города.
- Об чем толк? - спросил Молчан.
- Имать нас нынче собрались! - злым, усталым голосом ответил Федосей. - Доподлинно знаю. От верного человека, от солдата, что дозорным на Пушечном дворе стоял. Вспомнил господин Мехоношин, как ловил вас по лесам...
- Не дадимся! - оскалился Молчан. - Мушкеты у нас есть, ружья, порох. Баранами не пойдем...
Мужики заговорили разом, заспорили, иные хотели нынче же уходить, другие стояли за то, чтобы принять бой и поквитаться за свои обиды. Федосей Кузнец говорил, что извергов надобно поучить, чтобы не ходили своих же мужиков имать.
К утренней заре в яму сволокли все оружие, отбитое у шведов. Кузнец, ругаясь под нос, осмотрел ружья, мушкеты, показал незнающим, как надобно заряжать, как целиться, как палить. Утром дозорный увидел на Двине два струга с солдатами. Воинских людей было много, на солнце поблескивал ствол пушки. Струги шли к Маркову острову.
- Вот она и милость! - сказал Молчан. - Дождались!
И велел с острова уходить без боя.
Мужики подчинились, стали переправляться к деревеньке. Струги шли медленно, их сносило течение, солдаты гребли неумело, не по-здешнему. Последним на острове оставался Федосей Кузнец. Горьким взглядом оглядел он стены Новодвинской цитадели, с которых палили его пушки, посмотрел на корму шведского флагманского корабля, которая все еще возвышалась над водой, взглянул туда, где ставил ворот и цепь для бережения от шведа, и, держа в руках мушкет, стал опять вглядываться в головной струг. Глаза его щурились, он долго искал взглядом и наконец увидел думного дьяка Ларионова, который, поставив ногу в щегольском сапоге на низкую закраину струга, что-то говорил долговязому и худому полковнику-немцу.
- Вишь, показывает! - шепотом сказал Кузнец лопоухому щенку, оставшемуся вместе с ним на острове. - Вишь, чего делает. Свой, крещеный, думный дворянин...
Не торопясь он сжал мушкет ладонями и стал медленно поднимать ствол от блескучей, бегущей воды, все выше, к стругу и еще выше - по кафтану думного Ларионова. Думный дворянин был одет нынче так же, как в ту ночь, когда он командовал палачом и бобылями на съезжей, - тот же серо-горячего цвета камзол и расстегнутый рудо-желтый немецкий кафтан. По камзолу были нашиты пуговки - серебряные и золотые вперемежку. По этим пуговкам и повел Кузнец мушкет вплоть до мгновения выстрела. Лопоухий щенок от неожиданности вякнул, думный дворянин взмахнул руками и упал навзничь в струг - мертвым. Там засуетились, струг накренился, солдаты загалдели, заряжая свои мушкетоны. Федосей же не стал ждать и быстрым шагом пошел к переправе. За ним, испуганно помаргивая, побежал пес.
- Ты палил? - спросил Молчан, когда Кузнец догнал своих.
- Я.
- А что тебе было велено? Палить?
Кузнец ничего не ответил. Молчан хотел было заругаться, но вгляделся в Федосея, подумал и произнес мирно:
- Видать, и тебя припекло. Вон оно как случается-то. Ну-к, что ж, ныне с тобой мочно и в леса идти али подалее - зипуна добывать.
В этот же день мужики, предводительствуемые Молчаном, скрылись в дремучем придвинском бору. С собою на подводе увозили они совсем еще слабого кормщика Рябова.
3. РЕМЕЗОВ
На съезжей полуполковник Ремезов позвал караульщиков, остался с ними один на один, долго на них смотрел,
