лаборатория. На ее открытие в 1913 году Кюри вновь, после долгих лет, приехала в свой родной город. В переполненном зале она впервые делала научный доклад на родном польском языке. Эта поездка вновь живо пробудила ее патриотические чувства.
'Эта бедная, угнетаемая варварским и бессмысленным режимом страна действительно многое делает для сохранения своих традиций и своего духа', писала она впоследствии. Через десять лет она заметила в автобиографии: 'Незабываемым остается для меня величие духа моего народа, который в очень тяжелых политических условиях оказался способен на столь полезное дело'.
Ее старания оборудовать радиевую лабораторию в Париже в конце концов увенчались успехом. Сорбонна и Пастеровский институт совместно построили Радиевый институт на улице, названной именем Пьера Кюри. Наряду с физическим отделением, которое служило дальнейшим исследованиям радиоактивных веществ и находилось под руководством Марии Кюри, имелась медико-биологическая лаборатория, предназначенная для выяснения биологического и терапевтического действия радиоактивных веществ.
Война, развязанная империалистами великих европейских держав - в первую очередь германским финансовым капиталом, - прервала исследовательскую работу в Радиевом институте. Все ученые должны были нести военную службу. Когда немецкие армии неудержимо устремились вперед и над Парижем нависла угроза вторжения, Мария Кюри лично перевезла находившийся у нее драгоценный грамм радия в Бордо, куда перенесло свое местопребывание французское правительство. Там он хранился в сейфе банка; он не должен был ни в коем случае попасть в руки врага. Сама она незамедлительно возвратилась в Париж. Позднее радий был использован для лечения раненых.
В эти годы Мария Кюри поставила весь свой большой талант организатора и всю энергию на службу французскому здравоохранению, которое было недостаточно подготовлено к войне. Под ее руководством было создано двести стационарных рентгеновских установок. Двадцать передвижных рентгеновских аппаратов она оборудовала сама и передала их армии для использования в прифронтовых госпиталях. Это большей частью были легковые или грузовые автомобили, предоставленные для этой цели богатыми людьми и крупными фирмами и переоборудованные по ее указаниям. Вместе с ними она выезжала в прифронтовые госпитали северного и восточного французских фронтов.
Так как шоферов не 'хватало, она сама научилась водить автомобиль, а в случае необходимости становилась и автомехаником. Ее непритязательность была достойна удивления. 'Вряд ли какая-нибудь другая женщина с именем причиняла бы так мало забот, - писала Ева Кюри. - Она забывает о завтраке и обеде, спит где придется - в комнатушке медицинской сестры или же, как это было в Гугштадтском госпитале, в палатке. Студентка, некогда мужественно переносившая холод в мансарде, легко превратилась в солдата мировой войны'.
Социально-экономическую подоплеку империалистической войны, в которой были виновны и правящие классы Франции, Мария Кюри представляла себе в столь же малой степени, как и большинство ученых воюющих стран. Однако она не принадлежала к тем ученым, которые - по меткому выражению Эйнштейна - с началом войны повели себя так, как будто у них ампутировали головной мозг. Любой шовинизм был глубоко чужд Марии Кюри, она питала глубокое отвращение к братоубийственной войне.
Свой долг она видела в том, чтобы всеми силами помогать смягчению страданий, которые принесла ее французским соотечественникам война. 'Я решила, - писала она в начале 1915 года своему коллеге физику Полю Ланжевену, - отдать все силы служению своей второй родине'.
Кроме организации радиологической службы и оборудования рентгеновских кабинетов, Марии Кюри принадлежала заслуга в подготовке персонала. Чтобы помочь ликвидировать нехватку в специально обученных медсестрах, она с дочерью Ирэн организовала в своей лаборатории краткосрочные курсы. При этом ей пригодились и ее большой педагогический опыт, и ее способность делать понятными трудные вопросы естествознания даже для неподготовленных людей.
Ее вклад в развитие медицинской рентгенологии получил признание. В 1922 году, первой из женщин, она была избрана членом Парижской Медицинской Академии.
Мария Кюри приветствовала 'конец военной бури'. Она была счастлива, что ее родина получила после Октябрьской революции право на национальное самоопределение и вновь обрела государственную самостоятельность.
Сразу же после перемирия Мария Кюри вернулась к своим исследованиям в Радиевом институте, несмотря на то, что ее здоровье очень ухудшилось. Ее книга 'Радиология и война' стала обобщением ее опыта в применении и дальнейшем развитии рентгеновской техники и радиевого облучения во время войны.
Она писала: 'Рентгеновские лучи использовались до войны в ограниченных размерах. Разразившаяся великая катастрофа заставила использовать до конца любые средства; чем более ужасающим становилось число жертв, тем горячее было желание спасать то, что можно спасти, чтобы сохранить и защитить человеческую жизнь'.
Мария Кюри внимательно следила за развитием научных исследований в тех областях физики, в которых сама не работала. Она была в числе участников обсуждения, когда в 1922 году в Париже Эйнштейн читал доклады о теории относительности.
Эйнштейн привлек ее к участию в комиссии Лиги Наций по научному сотрудничеству. Мария Кюри как заместитель председателя этого объединения, к которому, кроме Эйнштейна, принадлежали физик Лоренц, философ Бергсон, математик Пенлеве и другие выдающиеся представители научного мира, занималась международным сотрудничеством в сфере библиографии и документации с целью облегчить ученым всех стран знакомство с литературой по их специальности. Она заботилась об упрощении научной терминологии и создании единого формата научных публикаций.
Эти начинания Марии Кюри явились продолжением задач, которые за десять лет до этого ставились Вильгельмом Оствальдом перед организацией 'Мост'. Ему удалось привлечь к своему предприятию таких значительных исследователей, как Пуанкаре, Аррениус, Беринг. Но разразившаяся вскоре мировая война и другие трудности помешали осуществлению их намерений.
Комиссии Лиги Наций, у которой были далеко идущие планы, суждена была подобная же участь. Ученые не продвинулись дальше ни к чему не обязывающих консультаций. Эйнштейн, который вскоре вышел из комиссии, говорил позднее, что она, 'несмотря на свой знаменитый состав', была самым несостоятельным предприятием, в котором он когда-либо участвовал.
О высокой оценке Альбертом Эйнштейном личности и деятельности Марии Кюри свидетельствует его письмо, в котором он поздравил ее с 20-летним юбилеем открытия радия: 'Радостно пожать руку честному человеку, который, собрав столь богатый урожай, может с гордостью оглянуться на проделанную работу. Добрая и упрямая одновременно - такой я люблю Вас, и я счастлив, что мне удалось в те спокойные дни, проведенные рядом с Вами, заглянуть в глубины Вашей души, где идет своя тайная жизнь'.
Весной 1921 года Мария Кюри получила приглашение посетить Соединенные Штаты Америки. Там ей был передан для дальнейшей исследовательской работы один грамм радия, который стоил тогда сто тысяч долларов. Это был подарок американских женщин, собравших необходимую сумму путем пожертвований.
Соединенные Штаты, где незадолго до этого был восторженно встречен создатель теории относительности, приготовили триумфальный прием и первооткрывательнице радия. Она была буквально завалена почетными докторскими титулами и часто едва могла спастись от натиска любопытных.
В конце путешествия она носила правую руку в повязке, так как одна из ее фанатических поклонниц вывихнула ей кисть руки при слишком восторженном рукопожатии. Она стала 'жертвой славы', как заметила по этому поводу Ева Кюри.
Хотя Мария Кюри и ощущала тяжелый груз мировой известности, она охотно использовала тот огромный авторитет, который заслужила своими достижениями, чтобы ускорять развитие науки и способствовать взаимопониманию между народами. Шумные аплодисменты, которые дарили гениальной женщине-физику, ее не трогали.
'Она страдала из-за той роли, которую ей навязывали, - писала ее дочь Ева. - Она была настолько цельной натурой, что до конца оставалась неспособной усвоить манеру держаться, к которой легко располагает слава: непринужденность, механическую любезность, нарочитую простоту и показную скромность. Она не умела быть знаменитой'.
