крупный, приземистый, черноволосый. Оба они также порвали со 'Справедливостью и свободой', оба дружили с Кафи и целыми днями слушали, как он читает свои листки, исписанные карандашом и не предназначенные для печати, потому что печатные книги Кафи презирал.
У Кьяромонте очень болела жена, и сам он очень нуждался. Однако он, как мог, помогал Кафи. И Марио ему помогал. Так они и жили, держась друг за друга, делясь тем немногим, что имели, не примыкая ни к каким группировкам, не строя планов на будущее, потому что какое уж тут будущее: вот-вот разразится война, и победят в ней дураки, ибо дураки, говорил Марио, всегда побеждают.
- Этот Кафи, - сказал отец матери, - наверняка анархист! Марио тоже анархист! В сущности, он всегда был анархистом !
Из Парижа отец с матерью поехали в Брюссель, где открывался конгресс по биологии. Там они встретили Терни и других друзей отца, его учеников и ассистентов, и отец сразу повеселел: общество Марио его утомляло.
- Он ни с чем не соглашается! - говорил он о Марио. - Стоит мне открыть рот, как он уже не согласен!
Отец очень любил эти научные конгрессы: любил встречаться с коллегами, спорить, почесывать голову и спину, торопить мать, не давая ей задерживаться в картинных галереях и музеях. Любил он и останавливаться в гостиницах. Только просыпался всегда очень рано, а проснувшись, сразу ощущал голод. До завтрака он, как хищник, метался по комнате, выглядывал в окно - не светает ли еще. Едва дождавшись пяти часов, он бросался к телефону и громовым голосом заказывал завтрак.
- Deux thes! Deux thes complets! Avec de l'eau chaude ! 1
1 Два чая! Два чая с булочками и джемом! С горячей водой! (франц.)
Обычно ему забывали принести 'l'eau chaude' или джем: официанты в такой час еще спали на ходу. Он опять звонил и, получив наконец все, жадно набрасывался на булочки и джем. Затем принимался будить мать:
- Лидия, пойдем, уже поздно! Пойдем смотреть город.
- Ну и осел этот Марио! - повторял он то и дело. - Ослом был, ослом и остался! Скажите пожалуйста, какой привереда! Неловко будет, если он обидит Росселли!
- И вечно он с этим Кафи! Кафи да Кафи! - говорила мать, когда они вернулись домой и стали рассказывать Паоле и мне о Марио.
Мать говорила 'Кафи' с точно такой же интонацией, как в свое время говорила 'Пайетта', жалуясь на Альберто.
- А что, Пуссен действительно хороший художник? - спрашивала она у Паолы.
Паола тоже поехала навестить Марио. Они рассорились, потому что уже не находили общего языка. Игра в минералы и растения была забыта. Теперь они ни в чем не соглашались друг с другом, у каждого было свое мнение. Паола в Париже купила себе платье. Марио всегда говорил, что она очень элегантна, хвалил ее платья, ее вкус, и вообще тон обычно задавала Паола, а Марио ее слушался. Платье, которое Паола купила в Париже, Марио не понравилось. Он сказал, что в этом платье она похожа на 'жену префекта'. Паола очень обиделась. Кьяромонте, с которым они прежде вместе отдыхали в Форте-дей-Марми и были очень дружны, ей тоже разонравился. Неужели этот нищий эмигрант с больной женой на руках и с Кафи в качестве кумира и есть весельчак Кьяромонте, что приезжал к ней когда-то на море, плавал, ходил на лодке, ухаживал за ее подругами, всех высмеивал, а по вечерам лихо отплясывал на ганцах? Марио сказал ей, что она мещанка.
- Да, я мещанка, - ответила Паола. - И никому до этого дела нет.
Она сходила на могилу к Прусту. Марио ни разу там не был.
- Ему теперь дела нет до Пруста! - рассказывала она потом матери. - Он о нем не вспоминает: Пруст, видите ли, ему больше не нравится. Ему нравится один Геродот!
Она купила Марио прекрасный плащ, чтобы было в чем выйти на улицу, а Марио тут же подарил его Кафи: у Кафи, мол, больное сердце и он не должен мокнуть под дождем.
- Кафи! Кафи! Кафи! - с отвращением восклицала Паола и поддерживала отца в том, что Марио поступил по-хамски, порвав с Росселли; по ее словам, они - Марио и Кьяромонте - в Париже словно два отшельника, полностью потерявших чувство реального.
Альберто вернулся из ссылки, закончил университет и женился. Вопреки предсказаниям отца он стал врачом и очень неплохо лечил людей.
У него теперь был свой кабинет. Он сердился на Миранду, свою жену, если в кабинете был беспорядок и везде валялись газеты, сердился, если не было пепельниц, потому что он курил сигарету за сигаретой и не бросал больше окурков на землю.
Приходили больные; он их осматривал, а они тем временем рассказывали ему о своих делах. Он слушал внимательно, потому что любил, когда люди рассказывают о себе.
Затем в белом халате со стетоскопом на шее он выходил в соседнюю комнату. Там с грелкой, закутавшись в плед, сидела на диване Миранда: она вечно мерзла и была очень ленива. Альберто посылал ее варить кофе.
Он остался таким же непоседой, как в детстве: постоянно пил кофе и курил без передышки, но глубоко не затягивался, а словно отхлебывал дым маленькими глотками.
К нему заходили друзья; он всем мерил давление и давал лекарства.
У каждого он находил какую-нибудь болезнь. Только у жены ничего не находил.
- Дай мне чего-нибудь успокаивающего! - говорила она ему. - Я, видимо, больна. У меня голова раскалывается и все тело ломит!
- Ничем ты не больна. Только сделана из некачественного материала.
Миранда была маленькая худенькая блондинка с голубыми глазами. Она часами просиживала дома в халате Альберто, закутавшись в плед.
- Ей-богу, уеду в Оспедалетти к Елене! - говорила она.
Она все время мечтала уехать в Оспедалетти, где Елена, ее сестра, проводила зиму. Эта сестра, тоже блондинка, правда не такая анемичная, в то время лежала на топчане, в черных очках и с укутанными пледом ногами, или же играла в бридж.
Они обе - Миранда и сестра - превосходно играли в бридж. Даже побеждали на турнирах. У Миранды в доме было множество пепельниц, выигранных на этих турнирах.
За бриджем Миранда выходила из своего сонного оцепенения. Личико у нее оживлялось, курносый носик утыкался в карты, глаза лукаво блестели. Но в остальное время она почти не расставалась со своим креслом и пледом. Ближе к вечеру она поднималась, шла на кухню и заглядывала в кастрюлю, где варилась курица.
- Ну почему в этом доме всегда вареная курица? - спрашивал Альберто.
Альберто тоже играл в бридж. Только он всегда проигрывал.
А еще Миранда играла на бирже и очень хорошо в этом разбиралась: ее отец был маклером.
- Знаешь, - говорила она моей матери, - я, пожалуй, продам акции 'Инчета'? А тебе надо срочно избавиться от твоих - на недвижимость! Не понимаю, чего ты ждешь?
- Надо продать акции на недвижимость! - говорила мать, подходя к отцу. - Миранда очень советует!
- Миранда! - возмущался отец. - Что Миранда в этом понимает?
Однако, встречаясь с Мирандой, неизменно спрашивал:
- Ты в самом деле думаешь, что лучше продать акции на недвижимость?
- Ну и зануда эта Миранда! - говорил он затем матери. - Вечно у нее болит голова! Но в биржевых делах она разбирается! Чует, откуда дует ветер!
Когда Альберто объявил, что женится, отец, как всегда, устроил грандиозный скандал. Но потом смирился.
- Как он будет жить, ведь у него нет ни гроша! - говорил он, просыпаясь ночью. - И с такой занудой женой!
В самом деле, денег у них было немного. Но затем Альберто стал зарабатывать. К нему на прием шли главным образом женщины, и каждая делилась с ним своими горестями. Он выслушивал с большим интересом. Потому что от природы был любопытен и терпелив. И любил людей со всеми их болезнями и горестями.
