сексуальности': 'Никакое событие - ни война, ни мятеж, ни революция, ни даже бомбардировка - не способно помешать мужчинам и женщинам предаваться плотским утехам. Напротив, близость опасности как будто обостряет желания и порождает настоящее сексуальное буйство...'
Судя по всему, этот философ намного лучше наших надутых ученых знал историю французской революции.
Под сенью гильотины устраивались умопомрачительные оргии, причем участвовали в них и аристократы, и 'друзья нации'... Те, кто ждал смерти, и те, кто ее насылал, были одинаково возбуждены и демонстрировали такие любовные доблести, которые могли бы сделать честь изобретательности самого маркиза де Сада...
'Людей ничто не сдерживало, - пишет Фернан Митон, - все были напуганы, дрожали за свой завтрашний день, жизни каждого человека угрожала 'национальная бритва', а цирюльник в любое мгновение мог перерезать нить жизни каждого. Люди предавались любви яростно, боясь быть разлученными навсегда'.
В апреле 1793 года многие 'бывшие' часто собирались у маркизы да Верьер в Мэрг. Один из постоянных участников этих сборищ, граф де Брей, оставил весьма пикантные 'Воспоминания'. Вот как он описывает один из таких вечеров, где прекрасные аристократки развлекались, забыв обо всем на свете...
'Госпожа де Верьер умела устраивать 'галантные' вечера. Однажды вечером она пригласила тридцать мужчин и женщин, известных страстностью натуры, и сказала им:
- Друзья мои, может быть, завтра мы умрем. Умрем, не вкусив всех удовольствий и радостей жизни. Я подумала, что некоторые из вас пожалеют, что им придется уйти в мир иной, не воздав телу того, что ему причитается. Поэтому все вы здесь сегодня вечером. Перед тем как сгореть, нужно все познать. Пусть каждый из вас свободно сделает свой выбор, пусть мужчины обладают женщинами, по которым давно вожделеют, пусть женщины отдадутся мужчинам, которых тайно желали.
Ну же, любые фантазии и безумства позволены, не бойтесь!..
Все присутствующие немедленно разделись. Мужчины были в восторге от рыжей госпожи де Верьер.
- А мы и не знали, - восторгались они, - что вы обладательница 'золотого руна'.
Улыбающаяся хозяйка подтвердила, что ее 'руно' доставляет его счастливым обладателям гораздо больше удовольствий, чем любое другое. Потом она приказала подать шампанское, и вся компания выпила 'за сладострастие'. Женщины стали чувственными, образовались пары. Все желания, скрывавшиеся под доспехами рыцарства, хорошего тона, приличий и скромности, внезапно вырвались наружу. Слова, которых она никогда раньше не произносили, позы, которых не знало и тело, доказывали, как много тайн у человеческого сердца.
Побуждаемые жаждой жизни, гости госпожи до Верьер яростно предавались любовным изыскам, издавая крики, стоны и кряхтение.
У госпожи де Верьер, которая была необыкновенно хороша собой, было на этом вечере три спутника. В какой-то момент к ним пожелал присоединиться четвертый участник, которого маркиза встретила с воодушевлением, пригласив жестом на свою кровать.
Внезапно в комнату вошел слуга. Пораженный увиденным, он застыл на пороге с раскрытым ртом, не в состоянии вымолвить ни слова.
- Кто позволил вам войти?! - в гневе закричала госпожа де Верьер.
- Но... но я слышал звонок, - пробормотал несчастный.
- Вы лжете, подите немедленно прочь!
Лакей убежал, и все вернулись к своим приятным занятиям. Не прошло и двух минут, как дверь снова открылась и появился другой слуга, который остолбенел, как и первый, увидев в салоне тридцать голых гостей маркизы.
- Вы уволены! - закричала госпожа де Верьер.
- Но мадам звонила...
- Нет, убирайтесь немедленно!
Беднягу как ветром сдуло, но ласки присутствующих длились недолго, потому что в комнату влетел багровый и задыхающийся третий слуга.
- Я всех вас увольняю, всех! - вне себя от ярости завопила маркиза.
- Но звонок, мадам...
- Выйдите!
Лакей вышел, бормоча извинения, а хозяйка собралась было вернуться к своим развлечениям, но в этот момент ее рука наткнулась на ленту звонка. Она расхохоталась.
- Вот в чем дело! - сказала она. - Эта лента привязана к колокольчику в комнате слуг. Она попала под подушки, и каждое движение, которое мы делали в своем любовном пылу, поднимало на ноги прислугу...
Гости весело смеялись и пили шампанское, чтобы с новыми силами служить Венере...'
Эта оргия закончилась только на рассвете. А через несколько часов хозяйка и почти все ее гости были арестованы, преданы скорому суду и препровождены в Консьержери.
В тюрьме они с удовольствием вспоминали подробности бурной ночи, пока приехавшая тележка не отвезла их на гильотину.
Возбужденная этими разговорами, госпожа де Верьер попросила своих друзей 'доставить ей в последний раз удовольствие, пока нож не лишил ее жизни'.
Они согласились, и маркиза отдавалась им в темном углу камеры с невиданным пылом. А потом им всем отрубили головы.
***
Во всех революционных тюрьмах происходили подобные мало приличные сцены.
В Консьержери любовники сидели в помещении, закрытом не дверью, а решеткой с толстыми прутьями. Как пишет один мемуарист, 'люди там избавлялись от той манерной стыдливости, которая уместна, если у человека много времени впереди и можно дождаться более удобного момента. Самые нежные поцелуи давались добровольно, благодаря темноте и широким платьям люди могли удовлетворить все желания. Иногда 'тюремные нежности' прерывались видом несчастных приговоренных, возвращавшихся из трибунала. На мгновение воцарялась тишина, заключенные со страхом переглядывались, а потом начинали целоваться с еще большим пылом, и все возвращалось на круги своя.
***
Новых узников встречали жадными взглядами, глаза у старожилов блестели от предвкушения удовольствий, которые они собирались получить с новыми партнерами.
Кстати, новички очень быстро включались в привычную жизнь тюрьмы. Послушаем, что пишет человек, долгое время просидевший в люксембургской тюрьме.
'Когда появлялись новые пансионеры, наш чувственный Бенуа подводил их к тем, чьи профессия, возраст, происхождение и характер больше всего подходили тому или другому человеку. Завязывались новые знакомства, образовывались маленькие тесные кружки.
Любовь играла главную роль в выборе круга общения. Англичанки, менее живые, но такие же нежные, как француженки, тоже встали под знамена галантности; дни были наполнены чтением стихов, играми, сплетнями и музицированием. Иногда это приятное времяпрепровождение нарушалось визитом какого- нибудь мунициального чиновника, среди которых было немало дамских угодников. Начальник полиции Марино, ставший впоследствии судьей в Лионе, а потом казненный Париже, позволил себе однажды бросить заключенным
- Да знаете ли вы, что говорят о вас люди?.. Что эта тюрьма - главный бордель Парижа, что все вы здесь - сборище шлюх, которые только и делают, что трахаются, а мы пользуемся вами как сутенеры...'
Может быть, слова господина Марино были несколько грубыми, но сказал он чистую правду. Это подтверждает мнение бывшего узника люксембургской тюрьмы:
'При мысли, что в любой момент тебя могут отвести на гильотину, наши чувства обострялись до предела. Мужчины постоянно находились в состоянии, которое высоко оценили бы и приветствовали в античном Риме, на празднествах в честь бога Приапа. Женщины же были так возбуждены, что считали потерянной каждую минуту, когда их 'корзиночка' пустовала'.
Некоторые узницы отличались особенной страстностью. Я расскажу лишь об одной из них...
