хрустальном корабле, который толкает 'сила сгустившегося света', и, наконец, - вероятно, верх нелепости, с точки зрения самого Сирано! - в колеснице, начиненной ракетами и приводимой в движение силой фейерверка. В свете этих роскошных фантазий технические предвидения романов Жюля Верна и Герберта Уэллса выглядят скромно.
Менее известна книга предшественника Сирано англичанина Ф. Годвина 'Человек на Луне или Необыкновенное путешествие, совершенное Доминином Гонсалесом, испанским искателем приключений, или Воздушный посол'. Техническое вооружение воздушного посла не столь внушительно, - он летал на Луну в машине с лебединой упряжкой.
В Мадриде, к XVII Международному конгрессу по астронавтике в 1965 году, вышло факсимильное издание старинного французского перевода этой ныне редкой книги, сделанного Жаном Бодуэном, что дает возможность впервые представить ее в пространном отрывке нашим читателям.
Фрэнсис Годвин (1562 - 1633), английский епископ и литератор, был оксфордским студентом, когда Джордано Бруно проповедовал идеи о множественности миров. Перу Годвина принадлежали и жизнеописания королей и каталог епископов. Но славу принесла ему книга 'Человек на Луне', изданная в 1638 году, после его смерти. К 1768 году она выдержала 25 изданий на четырех языках.
Вероятно, не случайно герой книги - испанец. С конца XV века, когда испанцы начали завоевывать заокеанские земли и покорять американский континент, любое рискованное и смелое предприятие стали связывать с образом испанского авантюриста. Доминико Гонсалес олицетворяет образ испанца эпохи великих географических открытий, способного на отчаянные поступки. Недаром на фронтисписе книги изображены не только фантастическая летательная машина, но и три морских каравеллы, словно напоминание о Колумбе.
В путешествии Гонсалеса мы встречаемся с описаниями совершенно фантастическими, но бессмертие книге дал реализм ее фантастики.
Ягненок, поднятый лебедями Гонсалеса, - 'первое живое существо, которому удалось совершить такой редкий и поразительный полет', - стал дедушкой петуха братьев Монгольфье и прадедом советской Лайки.
Книга Годвина еще раз подтверждает, что научные фантазии не высасываются из пальца за столами романистов, а рождаются в схватке с природой, в лабораториях ученых. Тут возникают самые смелые фантазии, самые смелые мечты; тут они становятся явью. Как и всякий вдумчивый писатель-фантаст, Годвин сводит к минимуму произвольные импровизации. Он верит в науку и использует фантастическую форму, чтобы донести до читателя передовые идеи своего века. Ростки нового, реального он стремится подсмотреть в теплицах обсерваторий.
В те годы Галилей изобрел телескоп и сквозь радужные несовершенные стекла гениально верно увидел многое в облике Луны. Годвин глядит на мир очами Галилея. Могучая галилеевская концепция мироздания придает современную достоверность множеству путевых впечатлений фантастического путешественника Гонсалеса. Изобретение телескопа породило в то время волну всеобщего интереса к науке, подобно тому, как сегодня научные интересы питаются победами космических ракет. На гребне этой волны поднялась популярность книги Годвина.
Вспоминая 'Человека на Луне' в 'Новом трактате', Лейбниц сделал тонкое замечание: 'До тех пор, пока мы своими глазами, как желал Декарт, не сумеем рассматривать отдельные части лунной поверхности размером не больше наших домов, мы не сможем определить, что же на самом деле представляют собою миры, отличные от нашего'.
Глаза советских лунников различают ныне детали в десятки тысяч раз меньшие. Вид миров, отличных от нашего, раскрывается перед нами. К ним летели клином лебеди Гонсалеса. И сегодня манит нас ввысь лебединый лет мечты.
Владимир ОРЛОВ.
