— Не сомневался, — буркнул Береславский, уже набирая номер из заготовленного еще дома списка. — Алло, Льва Огонькова будьте добры.
— Что ему передать? — Голос секретаря был сухо вежлив. Ефим терпеть не мог такую формулировку. Сейчас там начнут выяснять, насколько Береславский нужен Огонькову. И если окажется, что кто-то другой — нужнее, то Ефиму ответят, будто Льва нет на месте. Все эти хитрости понятны, но у Ефима на них нет времени.
— Передайте ему, чтобы поскорее взял трубку.
— Алло, — пролился из микрофона густой бас Льва. Он вел популярную ежевечернюю передачу на 8-м канале. Теперь это был холеный мужчина лет за пятьдесят, непременный ингредиент всех светских тусовок. Бомонд, короче.
21 год назад
Ефим знал его давно, еще с тех времен, когда тот ведал отделом юмора в популярной молодежной газете. Береславский принес туда свой первый рассказик и дрожащими руками передал его редактору. Над обшарпанным столом Льва висела в рамке им лично украденная в бане (золотом по синему) вывеска: «Работает мозолист».
Лев взял листок с напечатанным на раздолбанной машинке рассказиком. Медленно побежал по строчкам глазами. Он вообще все делал медленно. Часто при этом успевая.
— Смешно, — печально сказал он, ткнув пальцем в строчку. — И здесь смешно… И вот тут.
Закончив читать, он положил листок на стол и, не обращая на Ефима внимания, занялся своими делами.
— А… как с рассказом? — растерялся молодой автор.
Лев поднял от стола свои черные грустные глаза.
— Старик, тебе это надо? — От него веяло выстраданной веками печальной мудростью.
— Что — это?
— Ну, литература, искусство, проблемы…
— Я бы не против… — робко сказал Ефим.
— Да ты не волнуйся. Рассказ хороший. Намного хуже печатаем.
— А… когда?
— Читай газету, — закончил аудиенцию властитель душ. И не обманул.
На следующий же день (!) газета вышла с рассказиком Ефима. Видно, все-таки неплохим. И смешным. Про таксиста, который возвращался домой на такси. Пожарника — на пожарной машине. И машиниста метро — соответственно. Уже после перестройки Ефим услышал свой сюжет в виде анекдота про нового русского.
Береславского потряс и гонорар, полученный им в кассе газеты. Ему заплатили за его первый литературный труд 3 р. 62 коп. Для тех, кто молод, нужно пояснить, что ровно столько тогда стоила бутылка водки. И когда Ефим принес «Столичную» в студенческую общагу, ее распили с гораздо большим уважением, чем обычные «банки». А литературные поиски Ефима перестали вызывать улыбку у самых закоренелых скептиков. Раз за рассказик, размером с гулькин нос, можно получить настоящую бутылку водки, значит, это кому-то нужно?
— Алло, — требовательно повторил Огоньков.
— Лева, это я, Ефим.
— Давненько не слышал.
— Лев, у меня для вас сюжет сумасшедший.
— Что такое?
— Мой бухгалтер отбил бандитский налет на свой дом. Спасая семью, убил троих бандитов, а потом психанул и застрелил их босса. Плюс еще одного ранил.
— Когда это было?
— Вчера днем.
— Странно.
— Что — странно?
— У нас свои люди в пресс-службе МВД. И ничего не сообщили.
— Лев, здесь многое странно. Здесь вообще нет ничего обычного.
— Ефим, это мне не нравится. А по другим каналам в криминале что-нибудь было?
— Пока нет.
— Очень странно. Не каждый день в столице мочат по пять бандитов. Чую носом, ты меня во что-то нехорошее тянешь.
— Лев, мужик в тюрьме. Давай, я вечерком позвоню и в прямой эфир выскажусь. Вы — ни при чем. Тема рейтинговая, ответственность — моя. Только сделай так, чтоб я дозвонился.
— Это как?
— Позвони сам. Сделаешь?
Минутная пауза. Потом на выдохе:
— Черт с тобой. Но мне все это не нравится.
— Спасибо, Лев. Я буду ждать в 22.30 по мобильному. Номер у тебя есть.
— Ладно.
В трубке зазвучали гудки.
Интересная вещь: человек, однажды сделав доброе дело другому, становится как будто его должником. Не наоборот, что было бы естественно, а именно так. Дальше он должен все время соответствовать имиджу, который для него привычен. И — делать новые и новые добрые дела.
Лева не хотел ввязываться. Но он уже помогал Ефиму и таким захотел в его сознании остаться. Хотя, может, все и проще: Огоньков никогда не искал особых приключений, но всегда считался порядочным человеком. Во всяком случае, Береславскому в этом смысле придраться не к чему.
А Ефим уже нажимал кнопки своего «Панасоника».
— Шалихина Ивана будьте добры! Скажите, Ефим хочет поговорить.
Ванькина секретарша была не столь строга. Едва прикрыв мембрану ладонью, она заорала куда-то вдаль:
— Ва-ань! Тут тебя мужики домогаются!
Иван взял трубку:
— Да-а!
Даже по голосу чувствовалось, что этот человек молод и с куражом.
Ефим рассказал о случившемся, чем необычайно воодушевил Ивана. Его газета боролась за право стать самой тиражной в России, а такие истории, безусловно, тираж поднимали.
— Нет проблем, Ефим. Сам напишешь или подошлем?
— Сам сделаю. К пяти часам курьер подвезет. Сколько знаков?
— Примерно пять тысяч. Ну, давай, старик. Жду материал.
Береславский понял, что пару секунд назад он перестал быть интересен для Ивана — человека новой формации. Отработал — отойди. А работа идет дальше. Процесс не должен останавливаться. Эта манера, может быть, чуть обидна, но, в Ивановом исполнении, надо признаться, чертовски эффективна!
2 года назад
С Иваном Ефим познакомился на семинаре в городе Нижне-Никольске. Береславский приехал туда в составе небольшой столичной делегации, чтобы провести рекламный семинар. И у него сразу возникло ощущение, что из ста семидесяти тысяч жителей этого славного старинного города рекламисты составляют минимум половину.
В городе выпускалось три бесплатные рекламные газеты, существовало полсотни рекламных агентств различного калибра и даже две жестоко конкурировавшие рекламные ассоциации.
Одна из них, в лице ее молодого руководителя Ивана Шалихина, и пригласила Ефима. Так сказать, для поднятия уровня местных профессионалов.
Ефиму в той командировке понравилось абсолютно все. Начиная с аэроплана, на котором летел. Ан-24 — маленький трогательный самолетик с двумя винтовыми двигателями на крыльях, которые так грохотали, что разговаривать в салоне приходилось, не щадя голосовых связок. Береславский почувствовал себя
