Ну, что это такое, когда уровень жизни секретаря обкома, хозяина (хоть и временного) целого края, на котором уместится пяток средних европейских стран, был ниже уровня жизни обычного программиста из той же европейской страны? Да еще вечный страх, что скинут! Нет, бизнес куда надежнее. Особенно бизнес постсоветский, то есть для имеющих власть — суперприбыльный и безопасный.
Самые глупые и нетерпеливые кинулись красть и обналичивать бюджетные деньги. В условиях неразберихи и беззакония это было почти безопасно, но совершенно бесперспективно. Воры — они и есть воры.
Более дальновидные делали деньги легально. Тоже используя властные каналы и полномочия, но — не прямо, не в лоб. Прибегая к перекрестным услугам таких же умных. Они нанимали толковых и грамотных управляющих, а те, не забывая себя, делали их в сотни раз богаче. Причем совершенно законными путями.
Если рассмотреть модель поведения этих двух категорий на примере «украдания» какой-нибудь фабрики, то вырисовывается следующее.
Жулики первого типа, украв право хозяйничать, пытаются по дешевке распродать то, что хапнули. Потому что преумножать они не умеют по определению. Распродав и переведя деньги «за бугор» (не забыв, конечно, прикупить себе «мерс» и жене — новой, молодой — шубу), они кидались пожирать новую фабрику.
Вторая категория тоже не розовые зайчики. Властью, обманом, подкупом, а иногда и кровью (все, как у первых) они завоевывали аналогичную добычу. Но потом ею всерьез занимались. Искали деньги (теми же путями) на новое оборудование. Договаривались о выгодном сбыте. Нанимали и даже обучали за границей новые кадры. И, что принципиально важно, были заинтересованы в благополучии работников отвоеванной ими собственности. Ибо они не могли эффективно использовать голодных и обозленных людей. И не хотели долгие годы жить рядом с голодными и обозленными людьми.
Конечно, бессмысленно здесь говорить о справедливости. Ваучеры Чубайса — глупость несусветная. Хотя сам Чубайс, по мнению генерала, совершенно необходимое для страны того периода средство. Если бы можно было, то Чубайса надо бы громко посадить, а потом тихо-тихо выпустить, тайно наградив при этом звездой «Героя России». Потому что стране необходимы хозяева. И рыжий «громоотвод» помог создать условия, при которых хозяева появились. Не временщики, как это было на протяжении семидесяти лет, а хозяева, потому что вторая из названных категорий и есть настоящие хозяева страны. Даже если они пока в меньшинстве по сравнению с первой категорией. Но те все равно все пропьют и сбегут. А эти преумножат и останутся. А значит, волей-неволей станут думать и о судьбах сограждан и державы.
Так что генерал, при личном неприятии их методов и подходов, стратегически был на их стороне. Это сторона Демидовых и Третьяковых, а не Лениных и Распутиных.
ГЛАВА 15
Обед в местной столовке, как всегда, был малопривлекательным. В принципе, по деньгам Ефим вполне мог себе позволить обеды в одном из ближних ресторанчиков. Но советское воспитание не давало возможности комфортно тратить большие деньги там, где можно было ограничиться малыми. Проще говоря, жаба душила, и поэтому роскошь не доставляла ожидаемого удовольствия.
Кроме того, комплексный обед всегда радовал математически образованного Ефима фактом названия. «Комплексный» можно перевести как «мнимый». Так чего же обижаться?
Береславский прочитал меню. «Бульон, мясо с рисом, чай». Больше всего угнетал чай на десерт. С сахаром. Это служило прекрасной кульминацией комплексного (мнимого!) чревоугодничества!
Ефим мысленно плюнул на меню и пошел в ресторан «Папа Карло». «Нужно по капле выдавливать из себя жмота!» — решил он. Тем более что в «Папе Карло» это было несложно: там имели место так называемые бизнес-ленчи по три у. е. за персону. И еще там был трехцветный кот Адидас, которого, с молчаливого согласия директора Ашота, Ефим, к обоюдному удовольствию (Ефима и Адидаса), прямо со стола подкармливал.
Ашот приветствовал Ефима радостной улыбкой. Может, радовался участившимся визитам постоянного клиента, а может, просто радовался. Береславский тоже не всегда мог отличить нюансы этого чувства при приходе симпатичных Ашоту заказчиков.
Адидас был уже тут как тут. Его морда изображала широкую кошачью улыбку, предвкушая обильную совместную трапезу.
Ресторанчик был пуст. Из восьми маленьких столиков были заняты только два: Ефимов и соседний, за которым, потягивая пиво и заедая солеными сушками, расположился местный пожилой музыкант армянин с непонятным национальным инструментом наподобие скрипки.
Ашот быстро принес закуску: вареный язык с хреном и зелень. Адидас запрыгнул на высокий стул (он бы и на стол запрыгнул, но Ефим в таких случаях бывал груб) и совершенно недвусмысленно облизывался. На тарелке лежали четыре кусочка. Береславский разрезал один кусочек пополам, три с половиной подвинул к себе, а половинку положил на салфеточке на край стола. Такое деление, с учетом весовых пропорций участников трапезы и одностороннего финансирования проекта, было более чем справедливым.
Адидас встал на задние лапы, передними оперся на край стола и неторопливо (он уже знал, что счастье, пока Ефим рядом, внезапно не прекратится), с врожденной кошачьей деликатностью начал поглощать еду.
К зелени и овощам кот был равнодушен, за исключением огурцов. И когда Ефим положил ему три огуречных кружочка, Адидас, не сумевши сдержать чувств, бросил язык и чуть ли не с рычанием принялся за огурцы.
— Приятного аппетита, — пожелал Береславский коту и соседу и углубился в еду.
— Ты — хороший человек, — вдруг заключил музыкант. Ефим чуть не подавился. — Кота кормишь, девушек, — продолжил сентенцию сосед. Это было забавно, но так оно и было. Ефим частенько приводил сюда и заказчиков, и своих пассий. Характерно, что когда он был не один, то становился щедрым человеком, причем естественным, ненатужным образом. Видно, желание прихвастнуть, всегда его по жизни сопровождавшее, было сильнее желания сэкономить.
— Вот уж ты пожилой, а огонек в себе не погасил. Значит, хороший человек, — закончил доказательство музыкант.
Эта его мысль понравилась Ефиму лишь наполовину, но не все же в жизни должно нравиться стопроцентно!
— Буду играть для тебя, — объявил печальный маэстро. И чтоб не осталось сомнений в движущей силе его искусства, добавил: — Бесплатно.
— И для кота, — вставил жаждавший справедливости Береславский.
— И для него, — согласился музыкант.
Ашот принес второе блюдо (ни кот, ни Ефим не любили суп) и десерт, а старик заиграл на своем странном инструменте что-то негромкое.
В пустом зале в центре Москвы звучала тихая, непривычная для европейского уха музыка. Под нее не станцуешь на дискотеке. Ей даже не подпоешь. Но она чудесным образом ложилась Ефиму на душу.
Береславский совсем не был знаком с армянской музыкальной культурой. О чем думал создатель мелодии? Может, автор сидит напротив? А может, это был Комитас, сошедший с ума после страшной резни в Турции? Или ее написали на десять веков раньше? И по какому поводу? Оплакивали павших? Провожали на войну? Вряд ли. Мелодия, несмотря на печаль, не была трагической. Она была, как жизнь тех, кто ее написал, воспроизводил и слушал.
Ефиму вспомнилось древнее хранилище книг под Ереваном: Матенадаран. На одной из страниц, написанной чуть ли не в третьем веке, он тогда разглядел явно чужеродную надпись.
— Что это? — спросил Береславский у экскурсовода, тихой женщины с печальными, как и у большинства армян, глазами.
— Это хулиганы, — сверкая очками, неожиданно вскипела хранительница. — Только хулиганы могли осквернять книги!
— А… когда произошло это осквернение? — пошел до конца Ефим.
— Точно неизвестно. От десятого до двенадцатого века.
Она не простила средневековую шпану. И прощать не собиралась. Береславский улыбнулся, но хранительницу зауважал.
