Говорящий от имени мертвых (Голос тех, кого нет)

Маленькие мальчики не могут осуждать своих отцов, они любят их. Грего во всем старался подражать Махросу Рибейре, как мог. Вы все были рады его смерти, но для Грего она была концом света.

Для них это не было очевидным. До сих пор это была лишь слабая догадка; Эндер видел, как пугала она их. Тем не менее, он знал, это была правда. А когда Эндер выразил ее в словах, она стала очевидна для всех.

– Господи, прости нас, – промямлила Эла.

– За все, что мы наговорили, – прошептал Майро.

Эла осторожно дотронулась до Грего. Он отказался идти к ней. Вместо этого, он сделал то, чего давно ждал Эндер. Грего повернулся лицом к Говорящему от имени Мертвых, обнял его за шею и горько заплакал.

Все застыли в растерянности. Эндер осторожно заговорил с ними:

– Он не мог поделиться с вами своим горем, так как думал, что все ненавидят его?

– Мы никогда не ненавидели Грего, – сказал Олхейдо.

Я должен был знать, – сказал Майро, – я видел, что он страдал сильнее всех нас, но мне не приходило в голову…

– Не обвиняйте себя, – сказал Эндер. – Такие вещи видны и доступны только странникам.

Он услышал шепот Джейн:

– Ты не перестаешь удивлять меня, Эндрю, особенно, когда превращаешь людей в воск.

Эндер не мог ей ответить, да она все равно никогда не поверила бы ему. Он не планировал этих событий. Мог ли он предположить, что Олхейдо сохранит мнемокопии домашнего террора? Его проницательность нашла подход лишь к Грего, но и он был интуитивен. Он чувствовал подсознательное стремление Грего обрести человека, который вел бы себя как отец, мог бы влиять на него, подчинять и защищать. Это был безрассудный голод по власти и авторитету. Его отец был груб и жесток, поэтому Грего считал грубость единственным доказательством любви и мужества. Теперь слезы Грего горячим потоком обожгли шею Эндера, это было так же, как и мгновение назад. Но эта сырость не была неприятна.

Он предполагал, как может поступить Грего, но Квора удивила его своей непредсказуемостью. Пока другие в немом молчании созерцали слезы Грего, она встала с кровати и подошла к Эндеру. Ее глаза сузились от злобы.

– Ты вонючка! – сказала она, чеканя каждое слово. Затем она отправилась в дальнюю комнату дома.

Майро с трудом давил смех. Эла улыбалась. Эндер вскинул брови и кивнул. Весь его вид говорил: что-то выигрываешь; что-то теряешь.

Олхейдо услышал непроизнесенные им слова. Сидя на стуле возле терминала, мальчик с металлическими глазами тихо сказал:

– С ней ты тоже выиграл. Это единственное слово, которое она сказала чужому человеку не из нашей семьи.

Но я уже давно перестал быть чужим, – подумал Эндер. – Разве вы не заметили? Я уже из вашей семьи, хотите вы этого или нет. Из вашей семьи, хочу я это или нет.

Вскоре Грего перестал всхлипывать. Он уснул. Эндер отнес его в кровать; Квора тоже спала рядом, на другой кровати. Эла помогла Эндеру снять с Грего мокрые штаны, подоткнула одеяло. Ее прикосновения были нежными и легкими, они не разбудили Грего.

По возвращении в переднюю комнату он уловил ироничный взгляд Майро:

– Так, Говорящий, у тебя есть выбор. Мои брюки тебе будут узки и коротки в длину, в общем, малы. А для брюк отца – будешь мал ты.

Эндер застыл в недоумении. Внезапно он вспомнил, что у детской мочи слишком долгий период высыхания.

– Не беспокойся, – сказал он, – дома я сменю брюки.

– Мать вряд ли появится в ближайшие два часа. Вы ведь к ней пришли, да? У нас хватит времени, чтобы высушить и вычистить брюки.

– Тогда давай твои брюки, – сказал Эндер. – Делаю выбор – уменьшаюсь в размерах.

Глава 8 Донна Иванова

Это означает, что жизнь – постоянный обман. Ты выходишь и открываешь что-то, что-то очень важное, затем приходишь на станцию и пишешь абсолютно невинный отчет, который ничего не отражает из того, что нам удалось выяснить путем культурных вкраплений и загрязнений чуждой информацией.

Ты еще слишком молода, чтобы понять, какая это пытка. Отец и я начали этим заниматься, потому что мы не могли больше скрывать знания от свиноподобных. Когда-нибудь ты, как и я, поймешь, что сокрытие знаний от своих коллег тоже не столь безболезненно. Когда видишь их тщетные усилия решить тот или иной вопрос, зная, что у тебя есть информация, способная легко справиться с их дилеммой; когда видишь, что они стоят на пороге открытия, а недостаток информации подрывает их правильные выводы и отбрасывает их к началу, к собственным ошибкам – ты не можешь быть человеком, если не испытываешь сильного страдания, видя все это.

Ты должна постоянно напоминать себе: это их закон, их выбор. Они единственные сами воздвигли стену между собой и правдой. Они накажут нас, если мы позволим им узнать, как легко и просто можно преодолеть ее. Для любого ученого-фрамлинга, жаждущего доверия, это всего лишь десять ограниченных, глупых тупиц, которые презирают знания, не выдумывают оригинальных гипотез, чей труд заключается в охоте за творениями подлинных ученых для выискивания мельчайших ошибок, противоречий основного подхода к проблеме. Эти паразиты внимательно вчитываются в каждое слово твоего отчета в надежде поймать твою оплошность или небрежность.

Поэтому ты не должна упоминать о свинье, чье имя произошло из загрязнения культуры: «Капс». Оно скажет им, что мы обучили их примитивным мельчайшим подробностям человеческого бытия. «Кэлендер» и «Рипер» тоже очевидны. И даже сам Бог не спасет нас, если они узнают имя «Эрроу».

Письмо Лайбердейта Фигейро де Медичи к Аунде Фигейро Макамби, восстановлено из файлов Луситании и представлено, как очевидность.

***

Новинха медлила и не уходила с биологической станции, хотя вся сколько-нибудь значимая работа была давно закончена. Глазки картофеля были помещены в питательные растворы; теперь необходимо лишь каждодневное наблюдение, чтобы определить, какие питательные и генетические реагенты обеспечат наилучший рост растения с наиболее продуктивными корнеплодами.

Если больше нечего делать, почему я не иду домой? Она не могла ответить на этот вопрос. Ее дети нуждались в ней, это бесспорно; уходя на работу чуть свет и возвращаясь, когда малыши уже спят, она лишила их тепла, доброты, ощущения матери. Даже теперь, зная, что нужно идти домой, она неподвижно сидела, ничего не делая, ничего не замечая, сама превратившись в ничто.

Она думала о доме и не могла понять, почему в ней нет радости от предстоящей встречи с ним. Она еще раз напомнила себе, что Макрам умер. Он умер три недели назад. Не так уж мало времени прошло. Он старался делать все, что я требовала от него, и я исполняла все, что он хотел, но все наше благоразумие испарилось четыре года назад, перед тем, как он окончательно сгнил. За все это время они не испытали даже мгновения любви, но у нее и в мыслях не было оставить его. Развод был невозможен, достаточно было просто разъехаться. Чтобы прекратить избиения. До сих пор она хранила память о последнем побоище, когда он швырнул ее на цементный пол. Ее нога до сих пор еще ныла и плохо сгибалась. Каких