— Это не остановило бы его, и мне пришлось остановить его по-другому, потому что, если бы он предложил, я уверена, что искушение было бы слишком велико. Так что я заколдовала его.
— О, Сенара, не говори так! Я много раз тебя просила.
— И, тем не менее, я остановила его. Это было очень естественно — человек в его положении, при дворе, не может жениться на ведьме.
— Сенара, иногда я думаю, что ты сошла с ума.
— Ничего подобного. Я так довольна, что мой наговор удался, что я хочу рассказать тебе о нем. Тамсин, ты слышала когда-нибудь, как можно заставить слуг работать? С небольшой подсказкой они могут сделать очень много. Я хорошо умею использовать слуг… всегда. Ты не слушаешь? Ты думаешь о том, скоро ли приедет Фенн? Я кое-что скажу тебе: он не приедет, он хочет тебя теперь не больше, чем Томас Гренобль меня. Дай я расскажу тебе про Томаса Гренобля. Я сделала так, что мои слуги рассказали кое-что его слугам. Это было так легко. Они рассказали ему о моих странностях, о колдовстве, о ночи, когда я родилась. Я хотела, чтобы он думал, что слуги опасаются меня, чтобы думал, что я никогда не хожу в церковь, потому что боюсь. Что со мной случаются странные вещи, что я могу вызвать шторм на море или казаться мужчине самой красивой женщиной, какую он когда-либо видел… и он поверил им! Вот почему он так внезапно уехал в Лондон. Теперь он держится от нас на таком большом расстоянии, как только может.
— Ты не делала этого, Сенара.
— Я сделала это, потому что знала, что меня заставят выйти за него, если он сделает мне предложение. А он уже был готов на это, он был без ума от меня. Но его боязнь связаться с колдовством оказалась сильнее любви. Люди все больше и больше боятся этого, Тамсин. И чем больше люди боятся колдовства, тем чаще они его обнаруживают. Но я свободна от Томаса Гренобля.
Я не до конца поверила ей. Я подумала, что она просто скрывает свою досаду, потому что он уехал. Я обвинила ее в этом, но она засмеялась.
— Значит, его любовь была не такой уж сильной, — сказала я, — если он так быстро забыл ее.
— Ты должна утешать меня, Тамсин. Разве не обе мы потеряли возлюбленных?
Уходя от нее, я слышала ее пронзительный смех, и подумала: «Она права: глупо надеяться, что Фенн придет. Я не правильно поняла его дружбу. Но даже если он просто друг, почему не появляется?»
Вскоре я увидела Сенару, выезжающую на лошади из замка. Я подумала: «Она едет в Лейден-холл навестить Дикона». Я вспомнила, как она обожала его, когда была моложе, и как они вместе танцевали и пели. Неужели она, действительно, любит Дикона? Неужели это правда, что она избавилась от Томаса Гренобля таким образом? С Сенарой никогда нельзя ни в чем быть уверенной. Если она любит Дикона, то движется к печальному концу: ведь ей никогда не позволят выйти за него замуж.
Что до меня, то я знала, что никогда не полюблю никого, кроме Фенна Лэндора. Я подумала, что нам с Сенарой, действительно, придется утешать друг друга.
Март налетел, как лев, — так все говорили. Дули яростные ветра и швыряли соленые брызги на стены замка. На море были такие волны, что гулять с морской стороны замка стало опасно: волной могло смыть с берега.
Однажды вечером, когда буря усиливалась, у меня возникло ощущение, что светильники не зажжены. Бывали случаи, когда они гасли, а в такую погоду за ними нужно было смотреть особенно внимательно.
Я поднялась на башню, держа в руках тонкую свечу, в полной уверенности, что свет не горит и комнаты башни погружены в темноту. Сначала я думала пойти в Морскую башню и сказать, что забыли зажечь светильники в башне Нонны, но потом решила, что совсем нетрудно зажечь их самой: можно легко достать их со стремянки. Я зажгла светильники, и через несколько минут они уже посылали свои ободряющие лучи света в море.
Я спустилась в спальню. На моем ложе лежала Сенара с мечтательным видом. Я собиралась сказать про светильники, когда она произнесла:
— Скоро они уедут!
— Кто? — спросила я.
— Пуритане. Они хотят молиться свободно и говорят, что единственное место, где они могут это делать, — Голландия.
— Дикон поедет с ними?
— Да, — сказала она.
— Тебе будет не хватать его.
Она не ответила. Я редко видела ее такой грустной. Затем она принялась говорить о пуританах: они смелые, они ненавидят красоту, веселье и все, что делает жизнь интересной для нее, но, тем не менее, она не может не восхищаться ими. Это люди, которые умрут за свою веру.
— Представь себе, Тамсин! Это в своем роде благородно. — Она внезапно рассмеялась. — Дикон подвергается сильному искушению, я вижу это. Он хочет быть пуританином, но все его существо восстает против этого так же, как и мое бы восставало. Для него это постоянная битва, а это так захватывающе! Ты же хочешь, чтобы все было мирно, ты всегда этого хотела, и не потому, что у тебя не хватает души, но просто ты — не искательница приключений, Тамсин. Ты — образ матери, ты создана, чтобы любить и защищать. Я не такая, я — любовница… мой жребий — соблазнять, заманивать и вести себя непредсказуемо.
— Ты и правда такая, — ответила я резко. — Зачем ты ходишь к этим пуританам? Я знаю, зачем: потому что это опасно. Скоро законы против них станут еще строже, их будут преследовать. Наверное, люди всегда будут сражаться и убивать тех, кто не согласен с ними. С одной стороны — католики, с другой — пуритане, но и те и другие считаются врагами церкви!
— Король ненавидит их: пуритан, колдунов и католиков, пытающихся взорвать его парламент! Король — странный человек. Говорят, он очень умен, знаменит своей мудростью, но он любит удовольствия так же сильно, как пуритане их ненавидят. Томас Гренобль рассказывал мне, что он проводит много времени на петушиных боях и платит их хозяину двести фунтов в год — столько же, сколько своим секретарям. Но он трус! Его одежда специально укреплена, чтобы защитить от ножа убийцы, он боится, что его убьют. В Лейден-холле обсуждают все это и собираются убежать. Не то, что они действительно убегают… Это храбрые мужчины и женщины, и их ожидает много опасностей. Но их это не волнует, они строят изумительные планы, они не собираются оставаться в Голландии.
Ее глаза сверкали. Я видела, что она мысленно следует за пуританами; ее ожидали опасности, и она представляла себя рука об руку с Диконом.
— Несколько лет прошло с тех пор, как сэр Вальтер Рэйли обнаружил прекрасную землю, которую он назвал в честь королевы Елизаветы — Виргинией. Эта земля находилась далеко за океаном. Они говорят о Виргинии.
— Да, была такая колония, — заметила я, — но теперь она заброшена.
— Это земля, богатая фруктами и овощами. Может быть, пуритане поселятся там. Они создадут новую страну, где все люди свободно смогут следовать своей религии.
— При условии, — добавила я, — что эта религия не войдет в противоречие с той, которую установят пуритане.
Сенара несколько минут смотрела на меня серьезно, затем разразилась хохотом.
— О, дело не в религии, Тамсин! Дело не в том, будешь ли ты склоняться ниц двадцать раз в день или зарабатывать воспаление в коленях, стоя на каменном полу. Какое мне дело до этого! Это приключение. Это великолепно: отправиться в такое путешествие… не зная, умрешь ли ты по дороге или выживешь. Опасности, с которыми придется столкнуться, — вот до чего мне есть дело!
«Все это, — подумала я, — и Дикон». Мне было очень тяжело, когда я думала о том, что с ней будет, когда Дикон уедет.
На следующий день отчаянный шторм, разыгравшийся предыдущей ночью, стих, а на внутреннем дворе Морской башни была порка.
Об этом нам рассказала Мэри со страдальческим выражением лица. Я понимала, что она вспоминает, как ее Джон Левард был так же унижен. Этот слуга, говорят, оскорбил хозяина. Это было ужасным событием. Слугам Морской башни было приказано собраться во внутреннем дворе и наблюдать за поркой. Женщины не смотрели: они расселись и занялись приготовлением мазей и бинтов, чтобы обработать раны страдальца, когда его отвяжут от столба и без сознания оттащат в башню.
