К тому же о его расточительстве непременно начнут судачить в деревне, а в конечном счете – и во всем графстве.
Мадам Дюба все еще оживленно беседовала с полковником.
Маркиз принес Харизе стакан лимонада, и она присела на диван.
Граф сел рядом, и ей показалось, будто он придвинулся к ней ближе, чем следовало.
– Я всегда говорил, что английские девушки красивы, – произнес он высокопарно, – но теперь просто очарован, ослеплен, одурманен одной из красивейших женщин, каких я когда-либо видел в своей жизни!
– Едва ли вы можете надеяться, что я в это поверю, – осадила его Хариза, – в то время как в Англии без конца твердят: мол, француженки очаровательнее всех девушек в мире, поскольку обладают тем, что вы называете «шарм».
– Шарм можно приобрести, но красота дается от Бога, – парировал граф.
Маркиз, слушая их, рассмеялся.
– Отлично, Жан! – воскликнул он. – Я никогда не сомневался, что ты за словом в карман не полезешь, но то, что ты сейчас изрек, по-английски звучит даже лучше, чем по-французски!
– Клянусь, по-французски я мог бы выразить свои чувства более страстно, будь я уверен, что мадемуазель меня поймет.
– Если вы таким образом желаете спросить, говорю ли я по-французски, – с холодком в голосе промолвила Хариза, – то могу вас заверить, да, и весьма неплохо.
Ее мать утверждала, что девочка говорит по-французски с парижским акцентом.
– Так докажите мне, что в ваших устах мой родной язык звучит еще очаровательнее, чем ваш.
Слова графа Хариза расценила не иначе как вызов.
– Я буду говорить по-французски с одной-единственной целью: чтобы вы не подумали, будто лавры полиглота принадлежат исключительно вам, – ответила Хариза по-французски.
Граф Суассон засмеялся и зааплодировал.
– Браво! Великолепно! Теперь я знаю, что лавры мне больше не принадлежат, и остаюсь всего-навсего покорным рабом у ваших ножек!
«До чего же он смешон!»– подумала Хариза, глядя на его игру.
Как и Жерве, граф был чересчур нарядно одет, а для деревни, пожалуй, даже вызывающе.
Хариза готова была поспорить, что другим Моудам он не понравится.
Не столько сам по себе, сколько в качестве ближайшего друга главы семейства.
Жерве подал бокалы мадам Дюба и полковнику.
Они уже отошли от окна и присоединились к остальным, устроившимся возле камина.
– Я рад, моя дорогая, – сказал полковник дочери, – что ты благоразумно предпочла шампанскому лимонад. Мне совестно нарушать правило, которое было принято в нашем полку: ни капли спиртного до захода солнца!
Граф рассмеялся.
– Вы, англичане, вечно избегаете всего приятного, веселого и очаровательного – просто потому, что боитесь наслаждаться жизнью безоглядно и всецело, как мы, французы.
– Это зависит от того, что называть наслаждением, – нахмурился мистер Темплтон.
Граф поднял бокал.
– Прежде всего – вино и женщины! – провозгласил он. – Все остальное приложится.
Полковник улыбнулся, но Хариза понимала, какие чувства скрываются за этой улыбкой.
Граф продолжал вести себя так, будто находился на сцене.
То же самое можно было сказать и о мадам Дюба.
Кокетка вложила свою ладошку в руку мистера Темплтона и проворковала:
– Мой дорогой английский полковник, вы должны как можно скорее приехать в Париж, ко мне в гости, и я раскрою перед вами врата наслаждений, о которых вы доселе не могли и мечтать!
При этом ее ресницы затрепетали, а на губах запорхала игривая улыбка.
Было очевидно, что она не прочь пофлиртовать с «английским полковником».
Внезапно Хариза сказала:
– Я хотела бы подняться наверх и немного отдохнуть перед обедом.
У себя дома она никогда так не делала.
Ей просто хотелось уйти.
Под фривольными взглядами графа она чувствовала себя неловко.
К тому же ей была противна та доверительная манера, в которой мадам Дюба говорила с отцом.
