Казалось, он постарел на десятки лет, во взгляде зияла пустота, от которой делалось страшно.
Ни у кого не было сомнений, что он потерпел поражение.
Леди Рокбурн подбежала к нему и обняла.
— Что случилось? — воскликнула она.
— Я все тебе расскажу.
Голос отца показался Маристе чужим.
Было почти невозможно поверить, что одна-единственная игральная карта способна причинить такое горе.
По теории вероятности сэр Ричард должен был выиграть последнюю партию, и против пятидесяти тысяч фунтов графа Стэнбрука он поставил все, включая свой замок и земли.
Но, как выразился ловец удачи, граф был непобедим.
Он открыл туза пик и покончил с сэром Ричардом.
Его жена и дети выслушали эту новость в полном молчании, слишком потрясенные, чтобы задавать какие-то вопросы.
На следующий день семья сэра Ричарда переехала из замка в самый маленький дом поместья, Довкот- Хаус, который пустовал уже несколько лет.
Это был превосходный образчик елизаветинской архитектуры — с венецианскими окнами, небольшими комнатами со сводчатыми потолками и садом, благоухающим розами, жимолостью, лавандой и жасмином.
Но, несмотря на всю эту красоту, он, конечно же, не мог заменить любимый замок, с которым они так сроднились, что он стал их неотъемлемой частью.
Они скучали по круглой башне, откуда открывался замечательный вид на море, по огромному Баронскому банкетному залу, пристроенному несколько позже, и по прекрасным комнатам для свиты, которые отец сэра Рокбурна перестроил и заново декорировал в весьма экстравагантном стиле.
Им не хватало фамильных портретов, покрывающих стены; первые Рокбурны в большинстве своем были воинами и отличались красотой, унаследованной их потомками.
Один из Рокбурнов, написанный Ван Дейком, представлял точную копию Энтони, а сияющие глаза и прямой аристократический нос Маристы легко угадывались на портретах бабушки и дедушки и даже прабабушки и прадедушки.
И только сэр Джошуа Рейнолдс, писавший портрет леди Рокбурн, мог бы запечатлеть на полотне красоту Летти, напоминавшую всякому, кто ,ее видел, цветущую магнолию в садах замка.
В первую минуту леди Рокбурн не могла поверить, что им придется вскоре распрощаться со всем этим.
— Может, продать картины? — нерешительно спросила она.
— Я проиграл замок со всей обстановкой и землями. — Голос сэра Ричарда напоминал крик боли.
Из всего, чем он когда-то владел, он мог взять в Довкот-Хаус только личные вещи, но ничего, что досталось ему по наследству.
Только после смерти сэра Рокбурна, поразившей его близких до такой степени, что они возненавидели графа Стэнбрука и мечтали причинить ему такое же зло, какое он причинил им, Энтони украдкой пробрался в замок и принес несколько вещей — из тех, которые отец был вынужден оставить новому владельцу.
Мариста до сих пор с содроганием вспоминала о том дне, когда они осознали, что отец ушел от них безвозвратно.
В тот день было очень жарко.
Сэр Ричард спустился к завтраку в маленькую столовую, которая после большой Утренней гостиной замка казалась тесной клетушкой.
Он был мрачен и молчалив, но, поскольку в таком настроении он пребывал с тех пор, как они покинули замок, никто не подумал о чем-то чрезвычайном.
Только его жена обратила внимание, что он не притронулся к еде и оттолкнул чашку с кофе.
Он встал из-за стола со словами:
— Жарко сегодня! Пойду искупаюсь.
Сэр Рокбурн часто купался летом, и потому снова никто не удивился его желанию, — Надеюсь, вы не хотите, чтобы я пошел с вами, папенька, — сказал Энтони. — Я собирался поехать к генералу Гренджу, узнать, не изменил ли он свое решение насчет фаэтона. Цена, которую он предлагает за него, явно занижена.
— Правильно, — кивнул сэр Ричард. — Постарайся выручить как можно больше, а деньги отдай матери.
— Я буду торговаться изо всех сил, — решительно произнес Энтони.
Но отец, казалось, не слушал его.
Он обогнул стол и, наклонившись, поцеловал жену.
— Береги себя, любимая, — молвил он. — И не переутомляйся.
Она повернулась к нему.
— А ты не сиди слишком долго в воде. Мне совсем не хочется, чтобы ты простудился.
Он снова поцеловал ее и молча вышел из комнаты.
Когда дверь за ним закрылась, леди Рокбурн сказала тихо, глядя в одну точку:
— Бедный Дик! Он так несчастен, так страдает от того, что случилось, и я не знаю, как успокоить его.
— Что вы можете сделать, маменька? — пыталась утешить ее Мариста. — Разве только убедить его в том, что, где бы мы ни жили, пока мы вместе, мы будем счастливы.
— А вот я не вполне счастлива, — возразила Летти, которой в то время было всего Лишь пятнадцать. — Я ненавижу эту тесную каморку, в которой должна спать.
Я хочу, чтобы у меня была моя просторная красивая спальня в замке. А когда я вырасту, как же вы устроите бал в мою честь, если у нас нет бального зала, маменька?
Леди Рокбурн вздохнула, и Мариста увидела в ее глазах боль.
— Милая мамочка, — обняла ее дочь, — я уверена, все переменится. Быть может, папеньке улыбнется удача, и мы снова вернемся в наш замок.
Мать поцеловала ее в щеку.
— Я тоже на это надеюсь…
Ее голос пресекся, и она поспешно вышла из комнаты, чтобы дочери не увидели ее слез.
Гнетущее предчувствие сжимало сердце.
Минуло несколько часов, а сэр Ричард не возвращался.
Мариста пошла на пляж искать его.
Она спустилась по извилистой тропинке, но отца нигде не было видно.
Она посмотрела направо, туда, где в подножии утеса, на котором стоял замок, находились пещеры.
Мариста знала, время от времени они используются контрабандистами.
Порой местные рыбаки пересекали Ла-Манш и привозили с материка контрабандные товары — в небольшом количестве, чтобы не привлекать излишне пристального внимания таможенников.
Впрочем, таможне доставало хлопот с крупными контрабандистами, увозившими во Францию доброе английское золото, в котором отчаянно нуждался Наполеон.
Прилив уже начался, волны захлестывали пещеры, и Мариста решила, что отец вряд ли пойдет туда.
Она посмотрела в другую сторону и заметила на пляже какой-то странный предмет.
Мариста поспешила туда и обнаружила купальный халат.
Отец обычно надевал его, когда шел на пляж.
Девушка подняла халат и вся похолодела от страшной догадки.
— О нет! Боже, только не это! — воскликнула она, выискивая взглядом среди волн голову отца, плывущего к берегу.
Но сколько хватало глаз расстилалась лишь пустынная гладь моря, равнодушного к человеческой жизни.
Мариста простояла на берегу почти два часа, уставясь в изумрудно-голубые волны, пребывающие в
