двери гостиной.
— Полагаю, Перегрин будет рад предложить вам бокал шампанского. А вы, несомненно, должны пересказать ему все слухи, которые накопились за время нашего отсутствия.
Он вышел из гостиной и встретил на лестнице Уодлингхема. Тот подождал, пока Олчестер поравняется с ним, и спросил:
— Что ей нужно? Или этот вопрос неуместен?
— Я сказал ей, что она может остаться на ленч, но должна сегодня же уехать, — ответил маркиз. — К сожалению, ей уже сказали, что Мирабел здесь, и я собираюсь предупредить Кистну, что ленч ей подадут наверх. А Изобел я сказал, что моя подопечная еще так молода, что ей рано появляться в свете.
Уоллингхем удивленно приподнял бровь, но ничего не ответил, и маркиз продолжал:
— Я намереваюсь сказать Кистне, чтобы она не попадалась Изобел на глаза, а сейчас я должен переодеться Но вам нет нужды делать то же самое, поэтому идите угостите Изобел шампанским! Если она станет расспрашивать вас о Мирабел, скажите ей, что девушка так юна, что ей еще нужно как следует усвоить правила этикета, она вряд ли скоро сможет появиться в свете.
И не дожидаясь ответа Уоллингхема, маркиз поспешил наверх, шагая через две ступеньки.
В глазах Уоллингхема запрыгали чертики. Он повернулся и стал спускаться.
«Я мог бы предвидеть, — думал он, — что подобная ситуация вполне вероятна».
Его забавляло, что маркиз пытается сохранить контроль над ходом событий, не подозревая, что это уже не в его силах.
Олчестер подошел к спальне Кистны и постучал.
Девушка, не оборачиваясь, ответила. «Войдите!» Она стояла у окна, сняв только шляпку, и, вероятно, не пытаясь позвать горничную, чтобы та помогла ей переодеться.
Ее занимала мысль о том, кто такая леди Изобел, и Кистна не сомневалась, что эта леди любит маркиза, а он — ее.
— Кистна!
Когда маркиз произнес ее имя, девушка вздрогнула и обернулась.
Может, она и ждала свою служанку, но, увидев маркиза на пороге, просияла. Ее глаза засветились, словно солнце заглянуло в комнату.
С минуту маркиз, не отрываясь, смотрел на нее. Потом, словно вспомнив, зачем он пришел, сказал:
— Ко мне приехала дама, с которой, как мне кажется, вам не стоит встречаться, поэтому я распорядился, чтобы ленч для вас подали сюда. Как только она уедет, я дам вам знать и вы сможете сойти вниз.
Он повернулся, чтобы уйти, но тут Кистна спросила:
— Почему… я не должна… встречаться… с этой леди?
Вы меня… стыдитесь?
— Конечно, нет! Ничего подобного.
— Тогда почему я не должна… попадаться ей на глаза?
— Потому, что вы живете в одном доме с неженатыми мужчинами без компаньонки. Вы же знаете, что было бы лучше, если бы при вас была пожилая или, во всяком случае, замужняя дама.
Кистна ожидала совсем другого ответа, и ее лицо вновь озарилось тем светом, который почти угас после приказания маркиза.
— Только поэтому? — переспросила девушка с таким облечением в голосе, что маркиз посмотрел на нее с любопытством.
— А чего вы ожидали?
Кистна не сомневалась, что маркиз хочет остаться с гостьей наедине. Невыразимым облегчением для нее было узнать, что все дело лишь в соблюдении условностей, принятых в светском обществе.
— Конечно, милорд, я позавтракаю здесь, если вы этого желаете, но, пожалуйста, не позволяйте вашей гостье испортить вечер. Я так жду обещанный вами сюрприз.
В этот момент она была похожа на ребенка, который ждет давно обещанного подарка. Маркиз улыбнулся и сказал:
— Обещаю, я сделаю все возможное.
Покинув ее спальню и спускаясь по лестнице, Олчестер почувствовал, что это было жестоко с его стороны; молодая девушка завтракает в одиночестве, а его ждет Изобел.
Ленч доставил им с Уоллингхемом мало удовольствия, потому что леди Изобел претендовала на абсолютное внимание маркиза, полностью игнорируя присутствие Перегрина.
Раза два она ответила ему колкостью, и Уоллингхем замолчал. Маркиз тоже не пытался поддерживать разговор, так что леди Изобел говорила преимущественно одна и, похоже, не получила от ленча ожидаемого удовольствия.
Перегрин был уверен, что маркиз специально отменил по крайней мере две перемены блюд, чтобы ленч закончился побыстрее.
— Изобел, я прикажу закладывать ваш экипаж, — сказал Олчестер, как только они поднялись из-за стола.
— Линден, я хочу поговорить с вами наедине. — Леди Изобел с вызывающим видом направилась к Серебряной гостиной. Когда дверь за ней закрылась, маркиз сказал Уоллингхему:
— Прикажите подать ее экипаж. Надеюсь, этот разговор не затянется слишком надолго.
— Сочувствую вам, — отозвался Уоллингхем.
Маркиз закрыл за собой дверь гостиной и небрежно направился к своей гостье, уверенный, что Изобел намерена устроить ему сцену.
Она, однако, попыталась сменить тактику и страстно бросилась ему на шею, как только он подошел к ней.
— О, Линден, я люблю вас! — сказала Изобел, подставляя губы для поцелуя. — Поцелуйте же меня, и я докажу вам, как сильно мое чувство!
Маркиз взглянул на обращенное к нему прелестное лицо и понял, что оно уже не кажется ему хоть сколько-нибудь привлекательным.
Он даже не мог припомнить, что такого он находил в ней. Возможно, она просто возбудила в нем пламенное желание какой-нибудь выходкой вроде этой.
С непринужденностью, которая объяснялась его богатым опытом обращения с влюбленными в него женщинами, маркиз высвободился из объятий леди Изобел.
— Я полагаю, Изобел, — сказал он, повернувшись спиной к камину, — мы оба — люди достаточно опытные, чтобы понять, когда роман, доставивший нам обоим немалое удовольствие, подошел к концу.
— Но только не для меня! — Леди Изобел чуть повысила голос, и маркиз понял, что она сердится, видя, как он ускользает от нее.
— Я собираюсь, — невозмутимо продолжал Олчестер, — по приезде в Лондон сделать вам подарок, который будет напоминать о тех счастливых днях, которые мы провели вместе. И я надеюсь, что не будет ни взаимных обвинений, ни сожалений, и мы расстанемся друзьями.
Произнося эти слова, маркиз подумал, что это звучит самодовольно и напыщенно, но по своему прошлому опыту он знал, что ничего другого нельзя сказать женщине, которая продолжает желать его, хотя он утратил к ней всякий интерес.
Однако если другие отвергнутые им любовницы плакали, сердились или смирялись с неизбежным, леди Изобел проявила большую настойчивость.
Избалованная, абсолютно уверенная в своей неотразимости, она пришла в ярость не только от сознания, что теряет любовника, но и от оскорбления: ее поразило, что она больше не волнует его как женщина.
Взбешенная, не помня себя, леди Изобел выплеснула на маркиза всю свою злобу. Она поносила его так остервенело, что впору только базарной торговке, и это делало ее общество все более невыносимым для маркиза.
К тому времени, как она кончила свои излияния, Олчестер был твердо убежден, что она ему положительно неприятна и некого, кроме него самого, винить в том, что у него настолько дурной вкус. Ведь когда-то она казалась ему желаннее других.
