Погруженный во все эти глубокие мысли, я даже и не заметил, что пес флегматично сидит посреди душевой. Перешагнув через него, я взял из металлической мыльницы мыло и приступил к своей последней американской помывке.
Наполовину намылив голову, я вдруг увидел здание. Пальцы мои все еще были погружены в волосы, а нога упиралась в собачий бок, когда я неожиданно открыл глаза и увидел как бы спроецированное на дверь душевой изображение того, что поначалу показалось мне похожим на какую-то помесь стального именинного пирога со старинным, поставленным на попа, паровозом. Поначалу я принял это за очередную шуточку Фанни. Однажды она до смерти перепугала меня, внезапно напав в душе с резиновым ножом, как убийца в фильме «Психо». Но на сей раз моим глазам предстало нечто другое. Это было трехфутовое изображение какого-то здания, спроецированное на внутреннюю запотевшую сторону матового стекла двери. Внутри ванной комнаты были только вода, пар, собака да я, и было совершенно непонятно, как эта картинка попала на стекло. Ошеломленный, но крайне заинтересованный, я потянулся, чтобы коснуться изображения. Но касаться было нечего. Это действительно было лишь изображение здания в манере Такамацу note 57, исключительно отчетливое и объемное, как голограмма. На мой взгляд, больше всего оно походило на некий роскошный и крайне эксцентричный храм какого-то безжалостного стального божества: этакий кошмарный гимн Господу, представшему в ипостаси бесчувственной машины.
Кумпол зашелся лаем. Вскочил и принялся как сумасшедший гавкать на невесть откуда взявшуюся картинку.
— Гарри, что там у вас происходит? Почему ты с собакой?
Я увидел по ту сторону двери смутную тень и, стоило Фанни открыть дверь, как изображение исчезло.
— В чем дело?
— Фанни, сходи-ка в мой кабинет и найди книгу о Такамацу!
— Какого…
— Слушай, не надо ничего говорить, просто сходи и притащи эту долбаную книгу!
Я выскочил из-под душа и буквально за две секунды кое-как вытерся. Кумпол был на скорую руку вытерт той же самой простыней. Так он бедняга и остался в ванной комнате, на три четверти мокрый и виляя хвостом.
Фрэнсис как раз пылесосила диван и, когда я проскочил мимо нее в одних лишь наспех натянутых на голое тело брюках, едва удостоила меня мимолетным взглядом.
Фанни стояла спиной к двери в комнате, которая служила мне кабинетом, уперев руки в боки, и шарила взглядом по книжным полкам.
— Такое впечатление, что у тебя здесь собраны все японские архитекторы, но Такамацу твоего я, естественно, не вижу.
— Вот он. — Я вытащил нужную книгу и открыл ее как раз на фотографии его оригинального «Ковчега» — стоматологической клиники в японском городе Нисина. Син Такамацу, пожалуй, единственная звезда стиля, который я называю архитектурой Любви Роботов. Здания, созданные как бы для далекого будущего, когда всем в мире уже давно заправляют машины, а Человеку остается лишь смазывать их шестеренки, поклоняться им и сознавать полную бессмысленность своего существования. Как писал один критик, все создаваемое Такамацу «невероятно громоздко, отталкивающе, пугающе, но изумительно скульптурно, просто какая-то локомотивная архитектура с болтами, гайками, стальными пластинами, гигантскими окружностями и огромными диагоналями».
Я был совершенно уверен, что увиденное мной на двери душа здание спроектировано именно им. И только теперь, разглядывая фотографии и чертежи его творений, я понял, что у того здания были характерные особенности, отсутствующие в работах Такамацу. Например, юмор. Попросту говоря, в облике здания на двери душа было что-то донельзя
— Что происходит, Гарри?
— Думаю, Венаск пытается мне что-то сказать. — Я закрыл глаза. Когда я снова открыл их, в комнату вбегал Кумпол, по-прежнему радостно виляя хвостом.
— Интересно, как в Сару называется аэропорт?
— Не знаю. Может, «эропорто»?
Внизу на улице нас встретил улыбающийся шофер и пригласил в лимузин, будто сошедший со страниц какого-то комикса. Учитывая его размеры, я бы ничуть не удивился, обнаружив внутри небольшой плавательный бассейн.
По совершенно непонятной причине в наше время многие считают, что езда в лимузине это чуть ли не райское блаженство. У меня же они кроме раздражения никогда ничего не вызывали. Внутрь постоянно заглядывают (или пытаются заглянуть через тонированные стекла) какие-то люди с выражением надежды или отвращения на лице. В основном, отвращения. Но те, кому любопытно по-настоящему, пялятся до тех пор, пока вы не вылезете из машины и они не убедятся, что вы такое же ничтожество, как и все остальные, ну, может, только с некоторым количеством лишних денег. Тоска!
Во всяком случае, в салоне этого корабля пустыни имелся полный и непременный для любого лимузина набор: телефон, телевизор, бар… и от всего этого меня едва не стошнило. Ко всему прочему, шофер не знал ни слова по-английски и больше всего походил на какого-то террориста в бегах.
— А этот тип хоть знает, куда нам нужно?
— Не уверен. Конечно, в аэропорт можно ехать и по Ла-Сьенега, но это приличный крюк.
— Может, он хочет, чтобы мы как следует насладились поездкой?
— В этой шаланде я чувствую себя каким-то негром-производителем пиратских дисков.
— Гарри, а ты, оказывается, еще и расист?
— Нет, не расист — скорее, «вкусист», по-моему, у любого, кто считает такие машины классными, все комнаты в доме наверняка битком набиты старой ломаной мебелью с бархатной обивкой. — Я вытащил из портфеля ручку с блокнотом и откинул один из тех модных крошечных столиков, на которых помещается разве что стакан с мартини. Мне хотелось набросать по памяти то здание, которое я видел в ванной. Фанни тем временем вытащила плейер, надела наушники и отключилась от действительности.
По мере того как я рисовал, здание всплывало в памяти все отчетливее и отчетливее. Я ни секунды не сомневался, что его появление так или иначе связано с Венаском. Незадолго до смерти он несколько раз высказывался в том смысле, что скоро уйдет, но за себя оставит Кумпола, который будет приглядывать за мной до тех пор, пока я окончательно не вернусь к нормальной жизни. Потому-то я и не удивился, увидев тогда в день землетрясения в отеле собаку. И именно потому, увидев всего какой-нибудь час назад это здание, я был не столько удивлен, сколько восхищен.
— Вот насчет чудес, Гарри, ты как раз почти ничего и не знаешь, — говаривал обычно Венаск. — Чаще всего с их помощью Бог, поняв, что мы его не слышим, прибегает к иным средствам.
Поэтому, когда чудесное случается или как-то проявляется в непосредственной близости от тебя, не надо испуганно шарахаться. Значит, есть тому причина, причем особая. Но людей так потрясает все необычное, что они либо с воплями убегают прочь, либо подозревают ловушку— мол, кто-то пытается их как-то надуть. Они ошибаются, Гарри, — на самом деле это бесценный дар. Ведь, если ты не какой-нибудь там моральный урод, ты же не станешь спрашивать, с чего это тебе вдруг делают подарок или сколько он стоит — ты просто радуешься и принимаешь его.
— Эй, алло!
Я оторвался от блокнота и увидел в зеркальце заднего вида улыбающуюся физиономию шофера. И только потом сообразил, что он протягивает мне какой-то предмет.
— Сару! Сару!
Это был тяжеленный туристический справочник, который он удерживал с заметным трудом. Я взял книгу и в знак благодарности тоже улыбнулся.
Фанни сдвинула один наушник и чересчур громко (болезнь всех любителей «уокманов») спросила:
— ЧТО ЭТО?
— Книга о Сару.
