кажется, что у меня явная слабость к морякам?
— Одно я знаю точно, — злобно ответил я, — что у твоего Тони явная слабость к этому его буру, гнусной твари!
— Ну, это неудивительно! Когда такой отвратительный человек угрожает тебе, то возьмешь в телохранители даже бура.
Я пораженно уставился на нее. Я так говорил исключительно от злости, припомнив тот трюк с контрактами, но мои слова, очевидно, произвели эффект гранаты в лисьей норе, и в результате было получено тело. Лисьей норой в данном случае была уникальная память моей супруги на всякие сплетни.
— Кто ему угрожает? — поинтересовался я.
Ее длинные ресницы вспорхнули вверх, а голубые глаза с подозрением уставились на меня. Сплетни для Мелиссы были драгоценной монетой, которую нельзя разменивать по пустякам. Обронив замечание о том, что кто-то угрожает Беннистеру, она считала, что я тоже знаю об этом, но теперь, видя мою неосведомленность, она пыталась просчитать, что может выгадать, сказав больше.
— Кто? — настаивал я.
Мелисса положила пилочку для ногтей, очевидно придя к выводу, что рассказывать больше не имеет смысла.
— Как вы провели время с детьми?
— Мы были в Голландском парке.
— Замечательно, но, надеюсь, ты не пичкал их всякими жирбургерами, Ник?
— Мы ели рыбу и чипсы. Пьер съел три порции.
— Это очень безответственно с твоей стороны.
— А что я должен делать? Кормить их муссом из авокадо? Рыба и чипсы — это единственное, что я мог себе позволить. — Я сердито взглянул на отражение дома в зеркальной витрине напротив. Лондонское обиталище достопочтенного Джона и миссис Макинз было высоким и красивым зданием. Достопочтенный Джон жаловался, что Кенсингтон находится слишком далеко от Палаты общин, но я-то знал, что Мелисса обожает этот дорогой дом. Сейчас, весной, дорога к нему была усыпана лепестками, летом побелка поражала белизной, а зимой окна источали мягкое сияние богатых интерьеров высоких гостиных. — Кстати, о деньгах, — повернулся я. — Когда ты вернешь мне арендную плату за причал?
— Ник, не будь смешным. — В голосе Мелиссы прозвучала еле заметная нотка обеспокоенности.
Я подошел к ней вплотную:
— Ты сдала в аренду мой причал, не имея на это никакого права, и у тебя не было никакой необходимости это делать.
— Мне пора привыкнуть, что, когда я приглашаю тебя для небольшого разговора, ты становишься надоедливым. — Мелисса разжала ладони, как кошка, выпускающая когти. Она внимательно изучала свои ногти. — На самом деле, я вынуждена была так поступить.
— Да что ты говоришь? Наверное, достопочтенный Джон неудачно вложил один из своих миллионов?
Достопочтенный Джон намыливался получить место в Совете торгового банка. Каким-то образом ему удалось убедить отборочный комитет разрешить ему баллотироваться кандидатом от графства и заполучить таким образом теплое местечко. Короче говоря, достопочтенный Джон сидел прочно, ему уже давали взятки как будущему министру, и, поскольку до сих пор никто не поймал его танцующим с двумя проститутками по Уайтхоллу, он неумолимо двигался вперед к посту Госсекретаря по напыщенности, затем к титулу лорда и, наконец, многоуважаемому усопшему. Кем бы ни был достопочтенный Джон, жестким торговцем его не назовешь.
— Это же не его дети, Ник, — сказала Мелисса, — а Мандс и Пипу нужны пони, и я, право, не могу брать деньги с личного счета достопочтенного Джона, чтобы платить за вещи, необходимые твоим детям.
— А почему бы тебе просто не попросить у меня денег?
— А у тебя есть? — В ней мгновенно проснулся интерес.
— Я мог бы заложить медаль.
Я пытался защитить свой фланг. У меня было немного денег, но их хватит только на содержание отремонтированной «Сикоракс». Мне вовсе не хотелось, чтобы Мелисса растратила их по мелочам на губную помаду.
— У тебя есть медаль? — нетерпеливо спросила она.
— В общем, да.
— Дай посмотреть, Ник, пожалуйста!
Я дал ей медаль. Она повертела ее в руках, затем приложила к левой стороне груди, как будто прикидывала, сойдет ли та за брошку.
— А она дорогая?
— Это раритет. — Я протянул руку. Но Мелисса не отдавала медаль.
— Она должна принадлежать Пипу, Ник.
— После моей смерти — да.
— Если ты собираешься вести нищенское существование, то, возможно, она будет сохраннее у меня?
— Верни ее мне, пожалуйста.
Мелисса зажала медаль в кулаке.
— Подумай, Ник. По справедливости, она должна перейти к твоему сыну, так ведь? Я имею в виду, что ты можешь в любое время прийти сюда и посмотреть на нее, но у меня она будет гораздо сохраннее.
Хромая, я подошел к буфету, на котором стояла фарфоровая пастушка в окружении сентиментальных барашков. Я подозревал, что статуэтка куплена в магазине, торгующем бракованными изделиями, но на вид она казалась ценной. В Ричмонде моя тактика оказалась весьма успешной, и я уже примеривался, как бы половчее запустить пастушкой в одно из больших окон.
— Ник! — Мелисса сокрушенно протянула мне медаль, а я нежно и аккуратно поставил статуэтку на прежнее место. — Я же только спросила, — сказал Мелисса уязвленным тоном.
— И все же я повторяю свой вопрос, дорогая. — Я убрал медаль обратно в карман. — Зачем ты сдала в аренду мой причал?
— Ты был искалечен, ведь так? Этот ужасный толстяк уверял, что ты больше не сможешь ходить, и я решила, что тебе вряд ли когда-нибудь понадобится яхта, не говоря уже об этом вонючем причале. Да и яхта твоя, Ник, честно говоря, была просто грудой хлама. Она вся была разбита! Никто за ней не присматривал.
— Присматривал Джимми Николе, пока не заболел.
— Но делал это плохо! — резко сказала Мелисса. — И вообще, Ник, я подумала, что тебе не повредят лишние деньги. На детей, конечно. На самом деле, Ник, ты должен поблагодарить меня. Я делала только то, что считала нужным, и потратила на это уйму времени и хлопот.
Очевидно, мне следовало восхититься, и я подумал, что если бы регистрационные бумаги на «Сикоракс» лежали не в сейфе моего адвоката, то Мелисса запросто продала бы ее, чтобы купить себе новую шляпку для скачек в Аскоте.
— Сколько же тебе платит твой любовник?
— Не груби, Ник.
Я встретился с ней взглядом и подумал, сколько же раз она изменяла мне, пока мы были женаты.
— Сколько? — повторил я свой вопрос.
Открылась дверь, и, спасая Мелиссу от необходимости отвечать, в комнату вплыл достопочтенный Джон. Все в его облике говорило о богатстве. Достопочтенный Джон был высокого роста, в костюме в тонкую полоску, его прилизанные блестящие черные волосы плотно лежали на узкой, но красивой голове. Увидев меня, он остановился.
— А я и не знал, что у нас Ник. Я слышал, тебя будут показывать по телевизору?
— Они хотят, чтобы я воодушевил нацию на новые свершения.
— Великолепно, великолепно! — сказал он, как бы паря над нами. — Как идет выздоровление?
— В основном неплохо, — радостно проговорил я, — но иногда пробки летят и я начинаю буйствовать. На прошлой неделе убил брокера. Доктора считают, что вид костюма в полоску приводит меня в
