- Да-а! - почесав затылки, ответили ватажники.
- Жги, пали, в полон бери. Благословляю на богатырство! - снова полез к Софрону поп. Двое его оттащили. А Истомин погрозил ему:
- Смотри, пустопоп, с богом не надоедай! Не к месту! Забыл мои слова?
Отец Карп прикусил язык, притих.
- Ваше слово, братцы? - опять обратился к ворам Чесалов.
- Кто ты такой будешь? - спросил цыган Сыч, засунув правую руку за борт кафтана и выставив правую ногу вперед.
- Софрон я, Андреев, Пономарев сын, и отныне взял я в руки саблю и ружье... Не молельщик я на белом свете, а такой же, как вы, бурлачишка. А если угодно, атаманом стану и царевы стружки топить буду и убивать бояр... Согласен на это.
Чесалов застыл, вытянувшись рядом с Софроном. Налитыми кровью глазами он рассматривал каждого человека, словно силился разгадать мысли ватажников: понравился или не понравился им парень?
- Отвечайте же, други, - вновь громко спросил Чесалов. - Атаман он или нет?
- Дело решенное, - раздалось в толпе.
- Орлом глядит - надо быть, и когти орлиные...
- Что говорить! Парень дюжий и, видать, удачливый...
- Спасибо Фильке-кузнецу! Не ошибся.
Кругом загалдели. Маленький, безусый Филатка (из деревни сбежал отрок искать проданного помещиком отца), подкрался к Софрону и пальцем его потрогал. Всем понравился, оказывается, молодец, и согласились единодушно все окрестить его Иваном Воином. Потребовали, чтобы он разделся и в воду влез. Долгоногий великан, 'чебоксарский вор' Антошка Истомин, забрался на корму струга, простер руки в воздухе над головой Софрона и нараспев провозгласил:
- Слава отцу и матери и святому духу, что безгрешно родили такого-этакого сына, желаем ему допьяна пити вчера и ныне и вовеки с нами, а затем - аминь. Величаю умное во крепости стояние непоколебимое сего большерослого юноши. Обнажаяся, вошед в воду и выйдя из оной, Иваном Воином наречется! Аллилуия, аллилуия!
Смеялось солнце, прогревая радостью сердца, наполняя их горячей отвагой, веселили чайки, задоря крылом, а в речных просторах гудела разноголосая, бесшабашная 'аллилуия', разносился грозный мужицкий рев.
Сбив шапки набекрень, разинув зубастые рты, вольные люди, голь голянская тянули 'аллилуию' с чувством и озорством; и смешивалась в этом пенье молодецкая удаль с гневом и отчаяньем...
Дело сделано: Иван Воин - атаман ватаги. Облобызав всех поочередно, поставил он молодцов в ряд и сосчитал: двадцать пять с атаманом. У кого не было, тому он роздал оружие: кому пищаль, кому самопал заморский, кому саблю. Свинца роздал на пули. Со всеми поговорил. Рассказали, кто и почему бежал на Волгу: иные от барской неволи, иные от военной муштры, от рекрутчины, чтобы не поставили 'чертову печать', а отец Карп признался, что ушел из епархии за ненадобностью. Церквей попам, оказывается, не хватает, и богомольцев тоже, а у помещиков домовые церкви Питирим поломал.
- Чтобы ему ни дна, ни покрышки, - ворчал поп, - поневоле татьбою и займешься. Да и не один я - многие попы ворами стали и даже убивцами.
Софрон слушал внимательно и расспрашивал о том, как фамилия того или иного помещика, а солдат - из какого полка...
Антошка Истомин облегченно вздохнул. С большою охотою он уступил свое первенство Софрону. Отец Карп и тут подоспел:
- Ты чего какой скушный? - дернул он за рукав Антошку, а сам косится на Софрона, кивая в его сторону.
Антошка сокрушенно развел руками:
- Как же мне не скучать? Надо бы мне было давеча тебя, родной, утопить, а я, как всегда, мягким сердцем сдобрился... Ей богу! Дурака свалял.
- Вода меня не примет... - хотел поп отыграться шуткой.
- Давай попробуем.
Истомин сделал шаг по направлению к отцу Карпу. Батя убежал.
- Зря мы его приняли. Порядков наших не понимает, - буркнул ему вслед Истомин. - О царствии небесном много говорит.
Хлебохранителем и кашеваром ватага определила быть попу. Наиболее подходящее для духовного сана дело. Все посмеялись над ним, как всегда. Получив хлеб, он отложил краюшку и смиренно проговорил:
- И на водах жить можно, только обязательно нательный крестик носить надо, а то водяной захватит в кабалу: в своего батрака обратит, заставит на него работать, переливать воду, перемывать песок, рыбу ловить...
- По-твоему, значит, выходит - в воде тоже кабала? - негодующе спросили его товарищи.
- И даже на небе, - вздохнул отец Карп. - Только на небесах последние будут первыми, а первые будут последними.
Прислушивавшийся к их разговору Софрон сказал:
- Последние будут и на земле первыми, прежде чем на небе. Имейте такую мысль.
У всех глаза оживились, - ловко сказал атаман, а Филатка стыдливо признался, что он во сне видел, будто он на барине на своем верхом ездил отца разыскивать.
Все расхохотались. Истомин крепко его обнял и попу велел приложиться к Филатке.
- Только не как Иуда, а по-настоящему... Ну! Лобзай лыцаря!
Поп обиделся, раскрыл рот, показал беззубые десны. Выяснилось, что зубы ему пять лет назад его барин-помещик выбил за то, что отец Карп не помянул в обедню его тещу, 'болярыню' Василису*.
_______________
* В поминаниях дворян поминали с прибавлением слова 'болярыня',
'болярин'.
От смеха и шуток перешли к делу. Обрядились по-боевому и припасы в мешках привесили по бокам, сумки с порохом, со свинцом. Софрон дал наставление:
- Страхом не страшиться. Не роптать. Досыта не наедаться, но и с голоду не умирать. Что с бою взято, то свято. Милости ни от кого не ждите. Чей берег, того и рыба. Нас ворами зовут, а мы не воры. Известно. Водки остерегайся, народ оберегай - Стенька пропил свою силу и народ в печали оставил. Нам не годится так. Глядите в оба, помня: лес видит, а поле слышит. Кругом враги.
Слушали атамана, затаив дыхание, и диву давались: откуда у такого молодого парня премудрость подобная? Словно книга во рту запихана. И облегченно вздыхали: 'с таким князем дружина не пропадет'.
Антошка Истомин, ковыряя саблей песок, заявил громогласно:
- Теперь не подвертывайся никто под руку. Беда! Никого не помилую порешу без оглядки. И пушкой меня не испугаешь. Ярость во мне появилась.
Софрон ему возразил:
- Нельзя так. Люди разные, и польза и вред человечеству от них разные. Без разбору губить нельзя. Это разбой будет.
Истомин потупился.
Софрон говорил о том, что единственные враги - это помещики, бояре, дворяне, офицеры и подобные Питириму палачи чернорясные. Он говорил, что 'не только люди, - бог, и тот попал в кабалу к царским холуям. Никак не может освободиться; а в царских казенных лапах ему хуже, чем было на распятии'. Епископ, вроде Пилата, руки умывает. По его же наущению брат шпионит за братом, а сын за отцом, и появились такие шпионы родных кровей даже в семьях правоверных раскольщиков. Дочь купца Овчинникова именно так предала своего родного отца.
Говоря об этой девке, он стал печальным, укусил губу до крови, а закончил свою речь так:
- Силу вражью надломить должны мы, а за нами пойдут и мужики... На тиранство откликнемся лютыми казнями. Нам говорят о чести, о долге перед богом и царем, но кто более бесчестен, кто более посрамляет бога, нежели царские холопы, от них же первый - Питиримка?..
Слушая атамана, задумались молодцы. Впереди ждет кровь. Много ее пролито, а в будущем прольется
