Тихо, на цыпочках, чтобы никого не разбудить, Настя спустилась на первый этаж. На обратном пути надо будет постучать в комнату Люды, а то она снова проспит и не успеет приготовить завтрак. Люда допоздна читает «Анжелику», а утром не слышит будильника. Ей нельзя сегодня проспать, ведь еще не забылось вчерашнее. Она прибиралась в бабушкиной комнате. Это всегда занятие не из легких. Нужно пропылесосить два допотопных ковра ручной работы, вытоптанный палас, который никогда уже не станет как новый, но бабушка этого не понимает или не хочет понять, удалить пыль с многочисленных портретов предков и потомков, а главное – обтереть груду хрусталя, семейную гордость. Вчера Люда совершила преступление. Раскокала дедушкин фужер, специально сделанный для него каким-то мастером Дунькиным или Пердунькиным (это надо уточнить у бабушки, а лучше не уточнять, дабы избежать скучных побасенок про то, как жили раньше)!
Господи, что тут началось! Если бы вдруг обнаружилось, что это Люда зарезала дедушку, а не цирроз печени, и то бы не было такого визга! Она потом, бедная, весь вечер проплакала на кухне, а бабушка в знак протеста уехала в город на автобусе.
Добралась наконец до двери. Бросила взгляд направо. Там обычно спит Бимка. Ее лежанка в это время всегда пустует. Ни свет ни заря пуделиха отправляется на прогулку. Никто не знает, куда она убегает, возможно, к соседской дворняге Ансельме. Нашла себе подружку!
Ансельма раза в два больше Бимки, глупая и злая, как динозавр!
Охраннику строго-настрого запретили выпускать Бимку за ворота, но эта умница отыскала где-то лаз в их железобетонном заборе. Отец грозился зацементировать Бимкину дыру, но все руки у него не доходили.
Так и есть. Входная дверь приоткрыта, значит, Бимка уже у Ансельмы в гостях. До соседней дачи минут двадцать ходьбы, так что собака себя не сильно утруждает. Ничего, к завтраку явится как миленькая! Чует она, что ли, когда подают на стол? Или у Ансельмы в конуре есть часы? Бимка только взглянет на них, так хвостиком и заработает. «Засиделась я у тебя, подруга, – скажет на своем собачьем языке, – пора и честь знать!» И припустит со всех ног, не забывая при этом улыбаться солнышку, ветру, соснам.
Дверь открыла без скрипа. Охранник тоже, наверно, спит в своем флигелечке, единственное окно которого выходит прямо к туалету. Кто это придумал? Порой бывает очень стыдно, когда охранник сидит у окна. Чем бы он ни занимался в этот момент, обязательно посмотрит в ее сторону. Иногда ей кажется, что он видит все, что происходит внутри, через деревянные стенки сортира. Ведь она сквозь щель в двери прекрасно может наблюдать за ним! Только зачем ей это?
Ошиблась. Охранник уже встал. Он просто прилип к воротам. Она давно заметила, что он ужасно любопытен. На днях в почтовом ящике нашла вскрытым письмо от школьной подруги. Кто это мог сделать, кроме него? Вот и сейчас глядит на дорогу, на этих пятнистых – прямо не оторвать! Неужели не повернет головы? Он ведь во все должен быть посвящен!
Пробежала неслышно у него за спиной. Не заметил. Ржавый крючок с лязгом зацепился за колечко. Наконец-то! Она приспустила пижамные брюки и села на корточки. Сквозь дверную щель увидела странную картину. Ворота начали открываться, и один за другим во двор втянулись «пятнистые». Она теперь могла их хорошо рассмотреть. Пять короткостриженых парней с автоматами. Они тут же направились в дом. Зачем?
Встала. Натянула брюки. Прилипла к щели. Как только «пятнистые» скрылись, охранник развил бурную деятельность. Он прыгнул в свой флигелек и стал там метаться, будто что-то искал. Вскоре он разворошил кровать – она видела, как в окне мелькнули покрывало и подушка. Он что-то прятал.
Больше она ничего не видела. Ее поразили страшный, нечеловеческий крик: «Духи! Атас!» – и пять почти синхронных пинков, и грохот слетевших с петель дверей, и бесконечные, как унылый сентябрьский дождь, автоматные очереди…
Присела. Зажмурила глаза. Зажала ладонями уши. Сознание померкло.
Кругом была пустота. Выжженная солнцем пустыня. Только без песка и без солнца.
Это смерть? Но почему же так звонко бьется сердце, будто в гонг ударяет молоточек? Зачем оно бьется?
Автомат застрекотал во дворе. Крики. Мат. Снова очередь. Смерть все ближе и ближе. Недолго осталось ждать. Ржавый крючок не спасет!
Снова мат. Надрывный, тупой, ничего не значащий мат. Кого-то проволокли мимо. Бесполезно затыкать уши, бессмысленно закрывать глаза. Все слышно сквозь глухоту, все видно сквозь пустоту. Сейчас дойдет очередь до нее.
Страшная, шепелявая очередь из автомата. Доски разлетятся в щепки, кости превратятся в крошево, мозг забрызгает нужник!
Потеряла сознание.
Пришла в себя от жуткого воя. Это выла Бимка. Она сидела напротив дома, запрокинув остренькую мордочку к небу.
Больше голосов не было слышно. Еще некоторое время прислушивалась.
Только вой.
Поднялась. Откинула ржавый крючок. Не этот ли уродец ее спас?
– Бимка! Бимочка!
Ноги не слушались. Повалилась в траву и заплакала от бессилия. Бимка лизала руки. Радовалась живой душе и одновременно поскуливала.
– Одни мы с тобой теперь, Бимочка!
Сама не поверила своим словам. Поднялась. Посмотрела на распахнутую дверь дома. Выше – окно бабушкиной комнаты в острых стеклянных зубьях. Из дома не доносилось ни звука. А вдруг?.. Сделала первый нерешительный шаг. Бимка все поняла и снова завыла.
Пошла побыстрей. Бимка не тронулась с места, продолжая выть.
– Бима! Ко мне!
Впервые она ослушалась хозяйку, только жалобно посмотрела вслед и заскулила.
Ступила на крыльцо. Оглянулась. Вздрогнула – только теперь заметила, что у самых ворот лежат двое: охранник и телохранитель.
На первом этаже, кажется, ничего не изменилось, только в бабушкином старинном буфете выбито стекло.
Вспомнила, что на обратном пути хотела разбудить Люду. Дверь в ее комнату висела на одной петле. Стало страшно.
– Люда-а, – позвала, по обыкновению растягивая последний слог.
Никто не ответил.
Толкнула тихонько дверь, но та с трудом подалась, потому что волочилась по полу, и не проехала даже трети своей траектории. Но и этого было достаточно.
Люда сидела на кровати с вытаращенными глазами. Во лбу зияла дыра.
Горел торшер, книга мирно лежала на тумбочке.
Слез не осталось. Перед глазами стояла пелена, будто видела все через стекло, которое давно не мыли и за которым постоянно шел дождь.
Перевела дух возле бабушкиного буфета. Сомневалась, стоит ли продолжать этот мучительный осмотр. Только мысль о брате и какая-то потаенная надежда, глупая детская надежда толкнули ее в спину: «Поднимись! Посмотри!»
На втором этаже ни одна дверь не уцелела. Все было ясно и так. Но комната, где она еще полчаса назад нежилась в постели, а брат по скверной детской привычке посасывал во сне большой палец, притягивала к себе.
У брата не было половины черепа.
«Настя! Настя! Подожди! Я с тобой! Я хочу с тобой!..»
Заводная кукла, привезенная когда-то отцом из Германии, валялась посреди комнаты, прошитая пулями и тоже только с одной половинкой головы.
Вторая половинка, та, что с волосами, отлетела под кровать брата.
Прижалась к дверному косяку. Кровь прилила к вискам. Рвотные позывы ни к чему не привели. Рвать было нечем. Только лужица желтой слизи образовалась под ногами.
