форштевень и борт с надписью 'Советская Украина'. Это стояла у берега знаменитая китобойная база.
Поезд сбавил ход...
На вокзале меня сразу же ухватила загорелая сухощавая старушка, пожелавшая сдать комнату. Слегка обалдев от ее напора, я покорно втиснулся в крошечный автобус довоенного вида. Он, завывая, потащил нас куда-то наверх.
Через несколько минут мы оказались на улочке, состоящей из побеленных каменных изгородей и глубоко врезанных в них калиток. Вслед за старушкой я нырнул в такую калитку. Двор был закутан в виноградную зелень.
В густой тени у забора послышалась тяжелая возня, и я увидел какого-то зверя. Сначала показалось, что это рыжий коровий подросток, но зверь поднял голову, 'и выяснилось, что это пес. У него были синие младенческие глаза и виновато-добродушная морда. Но грандиозные размеры пса наводили оторопь.
- Не бойтесь, ради бога, - заторопилась старушка. - Он мухи за всю жизнь не обидел. Он боится даже божьих коровок. За что кормим, сама не знаю.
Пес вздохнул шумно, как холмогорская корова, и опустил морду на лапы.
Комната моя была пустой и пахла известкой. Я бросил в угол чемодан, проскочил виноградную тень двора и снова нырнул под белое севастопольское солнце.
Запутанными тропинками, мимо непролазных кустов и бетонных решетчатых изгородей я начал спускаться к площадке извилистой лестницы. Лестница убегала в темную зелень. Узор изгородей был похож на поставленные в ряд штурвалы. За листьями блеснули стекла и белые стены большого дома. Потом я услышал стоголосый ребячий гомон и на школьном дворе, окруженном той же штурвальной изгородью, увидел севастопольских ребят.
Мне снова почудилось, что я попал на праздник. Наверно, с непривычки. Странно было видеть у школы ребятишек, одетых так легко и разноцветно. Они казались совсем непохожими на уральских школьников, которые почему-то при любой погоде упакованы в серую униформу из сукна, толстого и жесткого, как казенное одеяло.
Была середина дня; первая смена спешила по домам, вторая - на уроки, и на дворе крутилась яркая карусель красных испанок, матросских воротников, белых, синих и пестрых рубашек, черных морских пилоток и пунцовых галстуков.
Чуть ниже школы, на широких перилах лестницы, сидел темноволосый мальчик в рубашке очень звонкого голубого цвета. Он поставил на парапет коричневую, в белых косых царапинах ногу и рассматривал брезентовый полуботинок с оторванной подошвой.
'Четвероклассник, - мельком отметил я. - Или нет, скорее, из пятого'. На рукаве у мальчишки алела звездочка октябрятского вожатого. Четвероклассников по молодости лет обычно не назначают на такие посты.
А подошву бедняга оторвал здорово, до каблука...
Неловко проходить мимо, если у человека беда. Я остановился и сказал полувопросительно:
- Авария...
Он поднял голову. Я ожидал, что под низко подстриженным чубчиком блеснут глаза сердитые и темные, как смородина. А у него были серые улыбчивые глаза. И улыбка была славная - чуть виноватая и в то же время немного озорная.
- Вот, смотрите, - сказал он мне, как знакомому. - Что теперь с ней делать? - и покачал ногой. Подошва зашлепала по башмаку, и это было похоже на злорадные аплодисменты.
- Здорово ты ее рванул. Где это так? Он сказал с веселой досадой:
- Да... с мальчиками банку гонял.
- Что же эти мальчики тебя бросили? Банку гоняли вместе, а теперь...
Он проговорил с неохотой;
- Ну что они могут... Маленькие еще.
- А-а, - сказал я, снова взглянув на звездочку. Мальчик еще раз тряхнул пострадавшим башмаком и весело сказал:
- Ладно, как-нибудь дохромаю до дома...
Я вспомнил, как дождливым осенним днем в сорок шестом году отодрал на улице подошву старого кирзового сапога и сказал почти такие слова. А Лешка Шалимов - мой сосед и старший приятель - умело обмотал сапог куском провода.
Сейчас провода под рукой не было, но в кармане у меня лежал моток лейкопластыря (перед отъездом я заклеивал им пакет с фотокассетами).
- Ну-ка, сними ботинок.
Он послушно сдернул башмак, не развязав шнурка. Я сел и начал прибинтовывать подошву.
Мальчик сидел рядом и немного смущенно вздыхал.
Двое ребят остановились над нами.
- Ой, Ленька на приколе! - весело заметил один, - Ремонтируетесь?
Ленька еще раз вздохнул.
- А где твои мальки? - не отставал товарищ.
- Ну, тебе-то что?.. Прогнал уроки учить.
- Зря вы ему чините, - заметил второй. - Все равно его салажата ему опять подошвы оторвут. Вместе с пятками.
- Шагайте вы... - сдержанно попросил Ленька.
Они засмеялись и запрыгали по ступенькам.
Я протянул ботинок.
- Спасибо, - заулыбался Ленька. - У, крепко держится...
- Теперь за труды скажи мне, как добраться до Херсонеса.
- Да это же просто! На пятом автобусе от Графской пристани.
- Дорогой мой Леня, - проникновенно сказал я. - Представь себе, я пока еще не знаю, где Графская пристань. Это во-первых. А во-вторых, я люблю ходить пешком.
- Пешком? - немного удивился он. - Ну тогда... тогда так... - Он встал на парапет, поджав босую ногу, и зажатым в руке ботинком указал куда-то за деревья. - Вы увидите: разбитая церковь на берегу. Разными улицами можно идти, а потом направо по шоссе...,
Мы вместе спустились по лестнице и неторопливо свернули в боковую улочку. Ленька брел чуть в стороне, поддавая коленками свой заслуженный портфель.
- Капитан... - окликнул я, - А большая у тебя команда?
- Семь, - сказал он, не поднимая головы.
- Хороший народ?
Он пожал плечами, но вдруг весело глянул на меня и признался:
- Да, хорошие...
Он остановился у калитки в белой нише каменной стены.
- Я здесь живу...
Я кивнул ему и двинулся дальше. Прошел еще несколько улиц. Мимо вокзала, вдоль бухты, похожей на реку, забитую судами всех размеров. Через площадь, над которой белела башня с квадратными часами. По белым лестницам и плитам. Потом за стадионом свернул наугад и остановился, словно от толчка холодной ладонью в лоб.
Над белыми террасами улиц, над черепицей крыш, над пыльно-зелеными пустырями, маячными вышками и желтыми развалинами храма стояла туманная и мерцающая стена густой синевы. Лишь через несколько секунд я понял, что это и есть море. И показалось, что поют камни.
...Вечером, просоленный морем и прожаренный солнцем, я возвращался из Херсонеса. Мои карманы неприлично оттопыривались из-за того, что в них лежало множество интересных вещей. Там были пестрые и черные камни, осколки мраморных колонн, черепки древних амфор, ржавые гильзы, большая крабья клешня, наконечник маленького гарпуна, обточенные морем бутылочные стекла и плоские перламутровые раковины мидий.
Я не старался идти прежней дорогой, просто хотел выбраться на лестницу, ведущую к моей улице на Зеленой горке. Но так или иначе оказался на Ленькиной улице. Я узнал ее по двум заметным тополям. Потом
