— Наверное, очень крепкие меда пил… Что-то у меня в глазах… это… двоится? — добавил он, тыча пальцем в головы чудища. — Покуда… Ммм… Я?.. — обернулся он к выросшему за спиной неизменному Гриньке.
— Точно так, ты, воевода-батюшка, — почтительно доложил тот. — А это Змеище Горынчище, которого сразил-повоевал могучий богатырь Эллер, сын Торов.
— Вот что, почтенный воевода, — сказал Женя Афанасьев. — Тут такое дело. Нужна нам телега. Какая-нибудь приличная телега и много ремней кожаных сыромятных. Хотим прикрутить ими телегу к спине Змея и усесться туда, как в корзину. А иначе соскользнем и свалимся с небес на землю. А парашютов в вашем времени не предусмотрено.
Воевода Вавила не понял юмора. Единственное, что он уразумел, — так это то, что с медами надо быть поосторожнее. Выпил — и уже среди бела дня на двор падают Змеи Горынычи! Еще выпил — количество змеиных голов удвоилось. Еще выпил — заскакали во все стороны зеленые черти, кривляясь и гримасничая. Воевода Вавила Оленец поморщился и, повернувшись к своим дружинникам, махнул им рукой:
— Тащи телегу, дружинушка хоробрая!
— И ремней сыромятных покрепче…
— И ремней! — Воевода махнул рукой и, сев на траву, во все глаза стал разглядывать распластанное на земле чудище.
Глава шестнадцатая
ХАН БАТЫЙ И ЕГО СЕМЕЙСТВО
— Замыслил я дело большое, удалое, молодеческое. — Женя Афанасьев и Жан-Люк Пелисье одновременно уставились на воеводу Вавилу, изрекшего эти слова. Первое лицо заставы уже проявило свою непредсказуемость. От него можно было ожидать чего угодно, особенно под парами медов хмельных, ароматных, голову кружащих. К тому же в отличие от многих из своей дружины он оказался абсолютно бесстрашным человеком. Вокруг Змея Горыныча он ходил с тем деловым и горделивым видом, с каким заядлый автомобилист расхаживает возле своей «ласточки», любимой машины. Несколько раз он даже пнул «покрышки» — отвесил с десяток пинков по бокам Горыныча. Тот, конечно, был мало склонен терпеть такое непочтительное обращение и, верно, сожрал бы воеводу вместе со шлемом, кольчугой и двумя литрами хмельного меда, булькающего в его желудке, кабы не Эллер и его грозный молот Мьелльнир. К тому же у Змея болела челюсть, и когда воевода взялся осмотреть ее, то выяснилось, что рыжебородый дион снес чудищу три зуба и вышиб левый клык.
Тем временем воины заканчивали подготовку «пассажирской кабины». Сначала робко, а потом все смелее и смелее орудовали они на спине Горыныча, и через час здоровенная телега из-под провианта была намертво закреплена между крыльев Змея, прикручена прочнейшими кожаными ремнями.
Вот тут-то воевода Оленец и заявил о том, что «замыслил он дело».
— Хочу проведать Батыище, — заявил он, — сказать, что не перепились… тьфу!.. не перевелись на Руси богатыри, добры молодцы. Лечу с вами.
— К Батыю? — спросил Афанасьев.
— К нему, поганому!
Пелисье, который в этот момент тянул ремень вместе с молоденьким монголом-погоншиком Сартаком, видел, как дрогнули и поползли его черные брови и сверкнули глаза. «А молодчик-то опаснее, чем кажется, — подумал француз. — Это сейчас он кроткий и на посулы щедрый, а как попадет в свою стихию — так держись! Только деваться нам некуда… С другой стороны, этот Эллер, кажется, может запугать кого угодно! И в стане Батыя, быть может, сумеем поставить себя уважительно…»
Послышался недовольный вопль козла Тангриснира. Прожорливая тварь пыталась вцепиться своими зубищами в крыло Змея, но Эллер дал козлу такого пинка, что тот отлетел на три сажени и врезался в баню. С такой силой, что баня раскатилась по бревнышку. Краснобай Гринька смотрел на это диво и хлопал глазищами. Сартак подошел к Жене и, пряча глаза, тихо сказал:
— С миром ли вы к великому хану? Если со злом, то прикажет он казнить и меня, и вас. Тогда не повезу — убейте меня здесь.
Афанасьев с досадой прищелкнул языком. Долго же монгол думал! Впрочем, Женя ответил без колебания:
— С миром.
Между тем бравый воевода Вавила выстроил своих молодцов и, хватанув из чаши хор-р-р-ошенький такой глоток меда, прохаживался вдоль строя и приговаривал:
— Ну! Кто хочет удаль молодецкую потешить, меня, воеводу, порадовать? Кто поедет с нами в Орду на чуде-юде многоглавом, Змее Горыныче огнедышащем? Что, кишка кишке от страха панихиду поет? Ну! Кто хоробр, кто хват, выйди из строя!
Красноречивый Гринька раскрыл было рот, чтобы ответить за всех, но тут какой-то шутник кольнул его сзади стрелой, и Гриньку вынесло вперед.
— Аа-а-а-а!
Он оказался прямо перед Вавилой.
— Молодец! — воскликнул воевода. — Хвалю! Богатырь!
— Ты, Вавила Андреич, слишком не усердствуй, — посоветовал Афанасьев. — А то Змей нас всех не поднимет. У нас и так груза хватает: нас четверо, да вас уже двое, да монгол, да козел Тангриснир — скотина тяжелая, мясная. Ты и Гринька нам сгодитесь, а вот более людей и не надо.
— Да мы бы и сами справились, — сказал Эллер. Воевода Вавила Оленец уже набрал было воздуху в грудь, чтобы возражать, однако тактичный Пелисье опередил его:
— Всем места хватит. А в Орде каждый русский человек полезен будет. Тем более ты, храбрый воевода, лично знаком с ханом Батыем. А такие знакомства дорогого стоят.
