появления.
Ну, я и появилась. Если у кого из присутствующих оставались сомнения в достоинствах моей фигуры, то теперь от подобных колебаний не должно было остаться и камня на камне. Туранский шифон — штука весьма прозрачная, даже если свернуть ее в несколько слоев. Вдобавок, это одеяние, которое я наскоро соорудила перед началом вечеринки, было самым что ни на есть облегающим…
Добившись общего внимания, я закружила по залу, звеня многочисленными браслетами и высоко подняв над собой чашу. Не уронить бы раньше времени, тяжелая ведь…
Обычно на званых обедах блюда разносятся в зависимости от старшинства или степени титулованности присутствующих. Я поступила наоборот — наделила содержимым своего кубка сначала дам, косившихся на меня со смесью удивления и зависти, а затем направилась вокруг стола. До меня долетал недоуменный шепот и даже еле слышный восхищенный свист, но я соблюдала правила игры — смотреть прямо перед собой и сохранять серьезный вид. Если уж изображаешь храмовую танцовщицу, то будь любезна ни на что не отвлекаться.
Постепенно я обошла всех расположившихся за столом гостей, кроме собственно устроителя вечеринки, то есть Конана. Мне оставалось пройти какую-то пару шагов, я уже видела приветственно поднятый мне навстречу блестящий серебряный кубок с резьбой по краям, когда произошло непредвиденное остальными гостями событие.
Я споткнулась, зацепившись за почти невидимую складку ковра. Споткнулась, потеряла равновесие и начала падать. Наверное, это длилось не более пяти-шести ударов сердца, но мне показалось, что время остановилось и повисло тягучей смолистой каплей. Все движения замедлились, словно происходили в толще морской воды.
Вот я делаю крошечный шажок влево, к столу, безуспешно стараясь удержаться на ногах. Чаша, в которой осталась еще едва ли не половина напитка, опасно наклоняется. Лаурис, гвардейский центурион, возле кресла которого я споткнулась, поворачивается, делая тщетную попытку подхватить меня. Он промахивается, кубок неудержимо выскальзывает у меня из рук. Конан, уже отлично понимая, что сейчас произойдет, вскакивает, опрокидывая тяжелое дубовое сидение, успевает поймать меня за плечо, но поздно. Чаша все-таки переворачивается, темно-красная дымящаяся жидкость широким потоком выплескивается — частью заливая стол и ковер, частью на меня и короля. Ему, надо отметить, достается гораздо больше.
Полнейшая тишина. Дробь падающих со стола капель. Какая-то из женщин пронзительно взвизгивает. Мы стоим — эдакая застывшая живая скульптура. Я слышу невнятный звук — это Конан шипит сквозь зубы. Честно говоря, мне очень хочется завопить как следует — правую ногу ниже колена точно прижигают каленым железом. А ведь на меня попало лишь несколько капель, сейчас расплывающихся бесформенными пятнами по тонкой ткани платья. Еще меня грызет жуткое подозрение — что, если я ошиблась? Никогда себе не прощу…
— Ты в порядке? — приглушенно спрашивает Конан. Краем глаза я вижу, как Эви судорожно выбирается из-за стола, намереваясь то ли поднять крик, то ли выцарапать мне глаза.
— Почти, — деревянным голосом говорю я и добавляю: — Извини…
Вот оно, самое худшее в мире — когда твои неопределенные, но безусловно мрачные подозрения сбываются. Этому существу, принявшему облик Конана, не больно. Оно знает, как должно себя вести и что изобразить в подобном случае, но оно не ощущает боли. Можно, конечно, собрать всю имеющуюся выдержку, можно вытерпеть и не такое, однако невозможно настолько научиться владеть собой. Это выше скромных человеческих возможностей.
— Да ерунда, — говорит существо голосом Конана. — Жаль, что мне ничего не досталось…
Я пытаюсь что-то сказать в ответ, но тут время начинает идти со своей обычной скоростью и в зале воцаряется суматоха. К счастью, мне удается метнуться в сторону, а еще через миг, вырвавшись из общей толчеи (удивительно, как это семь человек умудрились устроить такое столпотворение?), на меня налетает Просперо. Сказать, что Леопард был разозлен — значит, сильно приукрасить действительное положение дел.
— Что ты натворила? — накинулся на меня герцог. — С ума сошла?
— Рада бы, да не получается, — язвительно сказала я. — Тебе требовались доказательства — получай. Но не сейчас, а завтра рано утром. Перед отъездом под любым предлогом наведайся к королю. Потом можешь зайти ко мне и рассказать, что интересного увидел. А сейчас извини, мне надо разыскать лекаря или хотя бы кувшин с холодной водой.
Кажется, Просперо слегка ошалел от подобной наглости. Я сорвала вечеринку в его честь да еще утверждала, о появлении непреложных доказательств того, что в королевском замке находится самозванец. Пользуясь замешательством светлейшего герцога, я незамеченной выскользнула из залы, где стало уже чересчур людно и шумно, и ушла к себе.
Наверное, мне бы полагалось задуматься над тем, что я узнала и всесторонне рассмотреть полученные крупицы знания. Но у меня не хватило сил. В голове царила кромешная пустота и все, на что я была сейчас способна — это выполнять незамысловатые действия: сменить одежду, промыть следы, оставшиеся от капель горячего вина, подбросить дров в камин и свернуться в кресле. Как ни странно, заснула я мгновенно — боль в обожженной ноге не мешала. И вскочила, как мне показалось, почти сразу же — от тихого, но настойчивого стука. Добежала до двери, распахнула створки, даже позабыв спросить, кто там, и впустила раннего гостя.
Действительно, слишком раннего — за окнами только-только разгорался серенький зимний рассвет.
Гостем оказался Его светлость герцог Просперо, и по его крайне обескураженному виду я поняла — он последовал моему вчерашнему совету. Я без лишних церемоний втащила его в комнату, выглянула в коридор — вроде никого — и захлопнула дверь на засов.
— Этого не может быть, — таковы были первые слова пуантенца. Он так и стоял возле двери, кажется, не совсем понимая, ради чего сюда пришел. Я развела руками и чуть снисходительно напомнила:
— Я же говорила… Ты был у короля? И что там узрел, не поделишься?
— В том-то и дело, что ничего, — растеряно отозвался герцог, в самом прямом смысле этого слова падая в жалобно скрипнувшее кресло. — Ничего! Я же своими глазами видел, как ты опрокинула на короля чашу с кипятком! У него даже кожа не покраснела, не говоря уж о волдырях… Что же такое творится, а?
— Если бы я знала… — вздохнула я. — Скажи-ка, теперь ты поверил моим бредовым россказням?
— Да, — после некоторого молчания сказал Просперо и схватился за голову, тоскливо вопросив то ли у меня, то ли у стены напротив: — Что нам теперь делать? И где настоящий король? Остался в Пограничье? Мертв?
— Не думаю, — я присела на ручку кресла и постаралась придать своему голосу бодрые нотки. — У меня есть подозрение, что он где-то неподалеку. Может быть, скрывается в городе. Если Конан знает, что во дворце — подменыш, то обязательно начнет предпринимать какие-нибудь действия. Дело сейчас не в этом… Ты ведь должен сегодня отправиться в Немедию, так?
Просперо кивнул и глухо проговорил:
— Но я не могу уехать, пока страной не будет править законный король.
— Глупости, — спокойно (что далось мне с огромным трудом) возразила я. — Ты не должен сейчас вызывать лишних подозрений. Послушай моего совета — уезжай. Как только ты и твои люди выедете за пределы Тарантии, ты будешь в безопасности. Конечно, в относительной, но тогда ты самостоятельно сможешь решить, где ты нужнее — в Бельверусе или… — я нарочно не договорила. Герцог, как я уже неоднократно повторяла — умный человек. Он сам сообразит, что ему делать. Если окажется, что посольство Аквилонии не доехало до Бельверуса, я этому ни капли не удивлюсь.
— А ты? — спросил Просперо. — Тебе безопасно оставаться здесь? Может, тебе лучше отправиться с нами?
Я бы очень этого хотела. Казалось, дурные предчувствия волочатся за мной, как не в меру длинный подол, но воспользоваться предложением герцога… Мое отсутствие будет сразу же замечено, особенно после вчерашних событий.
— Нет, — я покачала головой. — Я останусь здесь. Ничего самозванец мне не сделает. А у настоящего короля, когда он объявится, в замке будет хотя бы один союзник.
