Окончательно графиню Аттиос добило внезапно раздавшееся насмешливое фырканье Ринги. Прекрасная фаворитка буквально брызнула слезами, закрыла лицо рукой и выбежала из спальни. Вслед за ней топал угрюмый гвардеец. Приказ короля нужно исполнять.
Публио, уяснив, наконец, что от него требуют, кликнул находившегося здесь же государственного секретаря и покинул сцену. А Конан продолжал командовать:
— Паллантид, четверых гвардейцев — к двери гимнасического зала! Никого не пропускать без моего приказа. Отправь человека за жрецом Валамиром в главный храм Митры, комнаты нужно будет освятить именем Солнечного бога. Похоже, действовала черная магия…
— Слушаюсь, государь, — центурион привык получать четкие и недвусмысленные приказы и немедленно исполнять их. Полагаю, Юний Паллантид отбросил все раздумья о странностях, сопровождавших переворот, и решил взяться за привычное дело.
Меня поразило поведение Энунда. Грифон не сказал ни слова, однако глядел на киммерийца с явным одобрением. Когда четверо Драконов заняли места у двери соседней комнаты, грифон подошел к ним и улегся на пол. Словно понял, что в гимнасический зал действительно не следует впускать никого чужого. И любой человек встретил бы на пороге зальчика, где медленно издыхал Тицо, не только мечи четверых гвардейцев, но и крайне разозленного и сильного грифона.
Мы с Конаном оглянулись. Хальк, предоставив королю самостоятельно разбираться с придворными, на свой страх и риск в одиночку подошел к двойнику. Я хотел было предостеречь библиотекаря возгласом (вдруг Тицо сумеет сделать еще какую-нибудь гадость?), но было поздно. Барон Юсдаль смело вошел в колышущийся редкий туман цвета изумруда и присел на корточки рядом с телом самозванца. Честное слово, Халька однажды погубит любопытство.
Конан, напряженно сжимая в руке меч, мягко прошел к дальнему углу гимнасического зала и не без трепета сунулся в зеленое облачко. Я не отставал. Признаться, мне было и жутко, и интересно одновременно. Ринга предпочла наблюдать за нами издали.
— Клянусь Кромом и светлым Митрой, — пробормотал варвар, стоя за спиной Халька, — это просто невероятно…
Перед глазами Конана медленно умирал он сам. Вернее, точное его подобие. Колдовской зверобог, вызванный к жизни магией стигийского волшебника, превратил тело двойника в подобие свиной туши на бойне. Когти чудовища вскрыли Тицо грудную клетку, рассекли тугие мышцы живота, порвав кишки… Правая рука раздроблена, несколько пальцев вообще отсутствуют… На голове, повыше лба — рубленая рана, в которой белеют осколки черепа… Ни один человек не выжил бы, получив такие ужасные повреждения. Однако Тицо еще сохранял способность соображать и его горло с голосовыми связками не было затронуто когтями дарфарского демона.
— Пришли?.. — меня слегка передернуло от его хрипа. Веки поднялись и под ними обнаружились так знакомые мне синие глаза. Тицо не без усилия перевел взгляд на варвара: — Конан, приблизься.
Киммериец, не выпуская меча, присел рядом с Хальком, заинтересованно рассматривавшим кошмарные раны двойника. Все же не каждый день видишь, как умирает твой король. Наверное, барона Юсдаля, как ученого человека, поражала неимоверная живучесть ямурлакского найденыша.
— Ну, что скажешь? — Конан склонил голову и опасливо глянул на Тицо. — Ты сам виноват…
Мне почудилось, что это сон. Отчаянно захотелось проснуться. У меня на глазах старый друг, Конан Канах, разговаривал с самим собой. Одно лицо, одни глаза, один голос… И, если верить рассказам Халька, одни и те же воспоминания, что у первого, что у второго. Если называть вещи своими именами, то Тицо в момент воплощения в тело Конана был самым настоящим Конаном. Абсолютный и совершенный двойник. Единственно, опыт их жизни начал меняться в тот же момент воплощения. Настоящий киммериец еще находился в подземельях Граскааля, а Тицо вынужден был добывать себе одежду, деньги, затем являться к Паллантиду и гвардейцам, дожидающихся его в гостинце «Корона и посох»… Но есть одна великая разница — Конан всегда оставался самими собой, а в сотворенном магией (или некоей другой силой?) теле двойника жили две души — Конана и существа, называемого нами Хозяином подземного огня. И кто знает, какая из этих двух душ держала верх?
— Да, я не учел непредсказуемость людей… И доныне не понял, что ты такое, — прохрипел Тицо, будто подтверждая мои догадки. — Уже третий раз я потерпел поражение. Нет, не из-за собственной глупости, а потому, что… Люди для меня чужие. Но поверь, я хотел как лучше… Я должен был сделать то, что мне предназначено. Я не могу отступить от заданного изначально…
— От чего не можешь отступить? — не понял Конан, да и я озадачился словами простертого у наших ног умирающего Тицо. — Ну-ка объясни!
— Нет, — в груди существа булькнуло, он закашлялся и на губах появилась кровь. Обычная человеческая кровь. Темно-красная. — Это тело погибает. Мне не удержаться в нем. Не осталось силы… Хальк и Мораддин знают, что я хотел сделать. прислушайся к ним… Не следовало доверять людям…
Тицо как-то очень жалобно всхлипнул, закатил глаза, дыхание внезапно участилось и стало более поверхностным. Я много раз видел, как умирают люди. Это, по-видимому, был конец. Странный Хозяин подземного огня, принесший нашему миру столько бедствий, но, если судить по его словам, мечтавший вести людей к «золотому веку», не сумел восстановиться. Раны, пусть даже и смертельные, яд или магическое воздействие не имели влияния на его тело, однако пережить почти полное разрушение своего нынешнего воплощения Тицо не сумел.
Над двойником вновь сгустился зеленоватый туман, блеснули малахитовые искорки и воздух начал нагреваться. Хальк шарахнулся в сторону и мы последовали за ним.
Тело воплощения разрушалось. Истаяла кожа, побелели и распались в прах мышцы, обнажились кости, с каждым мгновением превращаясь в невесомую серую пыль… Лишь на полу отразился черный силуэт невиданного никем из живых людей создания чужих богов… Зеленый туман постепенно рассеивался.
— Жуть берет, — передернулся Конан. — Ну, похоже, эта история кончилась. Все-таки он сдох!
—
Я не знаю, что это было. Может быть, морок. Однако негромкие слова различили и Хальк, и Конан, и я сам, и стоявшая в отдалении Ринга…
— Скоро пробьет шесть колоколов пополуночи, — проворчал варвар, оглядывая место, где только что лежало тело двойника. — Я не спал почти три ночи. Вы уж как хотите, а я пойду отдыхать. Или, может быть, сначала по стаканчику аргосского?
Отоспаться Конану тогда не удалось, в отличие от всех прочих участников этого памятного мятежа. Вначале ему пришлось ходить с Паллантидом — центурион, приняв на себя командование всей гвардией, находившейся в замке, менял караулы и по мере возможностей успокаивал запаниковавших придворных. Варвар же хотел лично убедиться, что приняты надлежащие меры безопасности и теперь во дворце можно находится безбоязненно, что ему самому, что остальным. Уставшего до полусмерти Конана не особенно волновало, откуда заявился черный демон, прикончивший Тицо, но он решил сам удостовериться, что больше никаких малоприятных магических сюрпризов не последует.
Я и Ринга, дождавшись, когда помощники месьора Монтеля, унесут бесчувственного Веллана в покои, отведенные для главного дворцового лекаря, отправились искать комнату, где можно будет вздремнуть. Эйвинд, простая душа, поступил по-своему. Пока вокруг царила неимоверная сумятица, бегали туда-сюда гвардейцы и взвинченные, недовольные собственной оплошностью тихари барона Гленнора, асир прилег на диванчик, стоявший в дальнем конце коридора и дверей королевского кабинета, и заснул как убитый. Хальк, не пожелав наблюдать за дальнейшим развитием событий и задремывая на ходу, кликнул грифона и ушел к себе, в библиотеку.
Только когда мы с Рингой случайно набрели на пустующую комнату для гостей, я понял, насколько устал. Прилив напряжения, вызванный событиями последних дней, схлынул, и, как выразилась моя ученейшая супруга, «граф Мораддин обрел катарсис». То есть я просто свалился, не раздеваясь, на неразобранную постель, и моментально ушел в сладкое королевство снов. Между прочим, «снов» как таковых я не видел, пребывая в мягкой и уютной черноте беспамятства.
Стыдно признаться, но разбудили меня лишь спустя сутки, ранним утром 14 дня первой зимней луны. Ринга (как я заметил, едва открыв глаза) была уже одета, причем в очень красивое, но несколько великоватое ей шелковое платье. Ее золотые глаза были подведены тушью, а на шее сверкало незнакомое
