ваше поместье расположено в окрестностях Сан-Диего-и-Кобледо?
— Это — Эстансия-дель-Кучильо.
— Кто ее хозяин?
— Его зовут сеньор… сеньор Монтано.
Прежде чем назвать хозяина, он запнулся, как будто вспоминая его имя, что, конечно, все заметили. Слуга-то ведь обязан хорошо знать, как зовут его хозяина. Бауман, еще ничем не показывая своего недоверия, продолжал расспрашивать дальше:
— И вы старшие вакеро или пеоны126 сеньора Монтано?
— Да.
— А другие у него есть?
— Нет. Только мы.
— Ну, — сказал тогда охотник, — теперь я отвечу вам на ваш предыдущий вопрос. Скажу вам прямо, что вы-то оба как раз те самые парни, лица которых мне не понравились.
Оба мексиканца сразу же схватились за ножи.
— Сеньор, это прямое оскорбление. Прежде оно было только косвенным, так что мы его могли молча пропустить мимо ушей.
— И теперь вы его должны вынести. Я привык каждому говорить то, что я о нем думаю, и мне даже не пришло в голову сделать для вас исключение.
— Ну, так что вы о нас думаете?
Бауман вытащил из-за пояса свой револьвер, словно хотел только поиграть с ним, и ответил, в то время как и его сын схватился за револьвер:
— Я думаю, что вы лжецы, по меньшей мере — лжецы, а то и еще что-либо похуже.
Тут оба мексиканца вскочили, выдернув из-за пояса ножи.
— Немедленно возьмите свои слова обратно, сеньор, иначе мы вас к этому вынудим! — потребовал Карлос.
Бауман, оставаясь спокойно лежать, направил дуло маленького, но вместе с тем такого опасного оружия на говорившего и ответил:
— Не приближайтесь ко мне ни на шаг, мастер Корхето. Моя пуля встретит вас, а пуля моего сына — вашего брата. Как только вы схватитесь за свои пистолеты или сделаете иное подозрительное движение, так сразу и отправитесь из этого мира без музыки и пения. Меня зовут Бауман, эта фамилия вам неизвестна. Индейцы-сиу называют меня Мато-пока, команчи Вила-яло, апачи Шош-инсиск, охотники, говорящие по- испански, El Carador del oso, а говорящие по-английски — Bearhanter; все эти имена означают одно и то же: Охотник за медведями. Возможно, теперь вы припомните, что когда-нибудь уже немного слышали обо мне.
— Как? Вы, сэр, Охотник за медведями? — вмешался Бен Новая Луна. — Именно вы тот самый немец, который держит лавку наверху, у самых Черных гор, — гроза гризли в округе?
— Да, это я, сэр.
— Ну тогда я, разумеется, много слышал о вас. Это не вас ли взяли в плен индейцы-сиу и увели с собой на север, в национальный парк?
— Верно, это случилось со мной, но Олд Шеттерхэнд и Виннету вызволили меня. При этом мой сын был с ними.
— Я слышал рассказы об этой истории, которая стала одним из знаменитейших предприятий Олд Шеттерхэнда. Если вы именно тот человек, то меня очень обрадовала наша встреча, и я надеюсь, что маленькое разногласие с этими сеньорами вы быстро урегулируете. Может быть, вам стоит взять свои слова назад?
— Слово «лжец»? Нет.
— А вы можете это доказать?
— Да. У меня нет привычки утверждать то, чего я не могу доказать. Помещик никогда не пошлет сразу двух старших пастухов в Льяно — в этом я абсолютно уверен. Один из них постоянно нужен ему в имении. Если бы действительно надо было получить деньги, хозяин отправил бы со старшим пастухом одного или нескольких простых вакеро. Кроме того, мы только что месяца два пробыли в краях между Эль-Пасо и Альбукерке и не пропустили ни одной estancia, ни одной асиенды127, но под Сан-Диего-и-Кобледо не помним ни Эстансиа-дель-Кучильо, ни помещика по фамилии Монтано.
— Значит, вы проехали мимо нашего имения, — объяснил Эмилио.
— Этого не может быть. Ну, пусть так, проехали, но я бы слышал о таком имении или о его хозяине. Оставьте в покое свои ножи и садитесь! Я не позволю угрожать себе. Я не стану выгонять вас из своего лагеря, потому что вы приехали с людьми, которых я считаю порядочными. Как вы себя будете вести, так с вами и будут обращаться. На окраине Льяно нельзя не быть предельно осторожным, и каждый знает, что здесь приходится гораздо больше опасаться белых, чем краснокожих.
— Может быть, вы считаете нас грифами Льяно?
— На этот вопрос я смогу ответить, когда мы с вами познакомимся поближе; тогда я вас узнаю в полной мере, а мой теперешний приговор опирается только на предположения. Если вы окажетесь действительно хорошими людьми, чего бы я искренне желал, то мы, конечно, расстанемся друзьями.
Мексиканцы вопросительно переглянулись. Для осуществления их тайных планов самым разумным было показать себя миролюбивыми. Поэтому Карлос сказал:
— Ваши последние слова исправят предыдущие. Поскольку мы порядочные люди, то вполне уверены, что очень скоро вы поймете, сколь несправедливо о нас судили.
Он снова уселся, и его брат сделал то же самое. Бауман послал сына к зарослям кактусов, чтобы нарвать плодов, которыми все захотели полакомиться на десерт.
Пока ужинали, стало совсем темно, и мужчины разожгли костер, тем более топлива для него было предостаточно.
Кроме перехода дня в ночь, стала заметна и другая особенность котловины. Она была отгорожена от равнины высокой скальной грядой. Ветру, гулявшему по равнине, доступ с трех сторон был в котловину закрыт. Только с четвертой, откуда приехали янки и мексиканцы, ветер мог проникать в котловину. Оттуда он и дул тихо и равномерно или же, наоборот, поднимался с возрастающей силой к скальной стенке, где находил — конечно, незначительный — проход через узкую щель, замеченную уже раньше вновь прибывшими, и которая являлась выходом из долины в сторону Льяно. Хотя тяга отчетливо ощущалась, но пламени костра она ни разу не шевельнула. При этом дышалось совсем по-другому, но — странное дело! — нельзя было различить — легче или тяжелее.
Кактусовые плоды были съедены, и Мартин Бауман пошел за новой порцией. Едва он скрылся за кустами, как сразу же послышался голос:
— Что такое?! Джентльмены, подите-ка сюда! Ничего подобного я еще ни разу не видел.
Все поспешили на приглашение. Когда они миновали кусты, им открылось в высшей степени поразительное зрелище.
Весь котлован тонул в глубокой тьме, потому что отблеск костра был слишком ничтожен, чтобы проникнуть сквозь заросли; но там, где поднимались к небу кактусы, видны были многочисленные язычки пламени, поблескивавшие своеобразным бледным бесцветным огнем. Каждый из этих растительных канделябров поддерживал на себе множество таких язычков, каждый «рожок» живого подсвечника нес на кончике своем один огонек. Это было чудесное, почти призрачное явление.
— Что бы это могло быть? — спросил Портер.
— Ничего похожего я еще никогда не видел, — прошептал Фолсер. — Мне даже стало как-то не по себе.
И в этот момент позади них за кустами, у самого костра, где все только что сидели, послышался низкий отчетливый голос:
— Это Ко-харстезеле-ято, огоньки Великого Духа, которые он зажигает, когда хочет предупредить своих детей.
— Caspita!128 Кто это за нами? — испуганно вскрикнул Эмилио Корхето. — Неужели мы попали в засаду?
