— пусть спорят. Но ты-то не старик! Ты — старый козел! Козел! Понимаешь?.. А козел должен...» Она сделала четкую паузу. Она подыскивала, чем бы заменить уже пошлое
— Лёльк!..
Н. на спаде — он лишь сердито гремит бутылкой, гремит льдом в стакане. А смысл в игре покаянных звуков — водка со льдом. Чертыхнувшись, наливает себе сильной рукой. Надо думать, много. Звучные бульки в горле... По-отечественному опрокидывает в рот. До дна.
— Уууу-уух! — замечает Н. сам себе сурово.
«Ну уж теперь ему сюда никак... Не подняться. Точка», — шепчет мне Лиля Сергеевна. «А?..» — переспрашиваю. Она улыбается в полутьме: «Можно считать, что мы с ним в разных квартирах...»
Я понял. Соседи!.. Его стенания можно слушать, как соседские. Или не слушать. Мало ли что спьяну кричат через стенку. Да пусть обкричится!
Но на постель мы не рискнули.
Отдыхаем... Заслужили... Лиля Сергеевна лежит рядом, нагая и в мелком поту. В бисере. Она взяла мою ладонь и проводит ею по своему влажному телу там и здесь — дает почувствовать, какой жар мы задали друг другу после первого испуга. Да уж. Отмененный страх — чистый адреналин.
— Лёльк!..
Это опять он. Он все еще страдает. Зовет ее. Этот его покаянный бред!.. Надтреснутым голосом... Сколько же можно!
— Лёльк!.. В машине ехал... О гимне! Неотвязная мысль. И как раз почему-то по радио исполнили. А я ехал... Я вроде даже усмехнулся... Я не помню, были ли на шоссе встречные машины. Были ли фонари?.. Я даже не помню, крутил ли я руль. Только о гимне... Ты слышишь меня?
Тут я не выдерживаю. Жаль мужика.
«Лиля!» — с чувством я стискиваю ей руку. Я как бы подталкиваю ее. К разговору. Если не я — пусть она... Мы ведь отдыхаем... Ответь ему... Поговори с человеком. Ответь что-нибудь.
— Но что? — шепотом спрашивает она.
— Что-нибудь. Положительное. Поддержи человека...
— С ума сошел!
— А то я сам... Лиля!.. Не могу молчать... Он меня достал.
И как раз ее Н. притих. Как раз пауза. Удачно... Лиля решилась и пискнула:
— Папуля. Но ты же не вор. Ты же всегда сам говорил: главное, чтоб политик не вор...
Он произнес без вскрика:
— И это все?
Он даже сильнее надтреснул голос при повторе:
— И это все?
И тишина повисла. И только лед о стакан.
И мы тоже молчали. Ни Лиля, ни я не нашли, не знали, как продолжить.
Зато он сам, гоняя лед по стакану, заговорил:
— Быть может, мы оказались неспособны. Но почему? Быть может, бесталанны? Но почему?.. Талант митинговый не есть, к сожалению, талант созидательный, Лёлька!
— Да?
— Может, мы попросту бездарны... А «Марсельеза»! Вот оно. Ведь «Марсельеза» сочинена за ночь! За одну ночь! Лёльк!..
Лиля Сергеевна вдруг рассердилась:
— Все! Все!.. Я устала! — При столь откровенном «устала» Лиля грозит своим маленьким кулачком в сторону лестничного спуска (в сторону мужа): — ну сколько можно!.. Об одном и том же. Нет же сил!.. Он не уймется!
Затем она решительно приподымается и одним движением крепко, со страстью усаживается на меня.
Вот оно как!.. Я был отчасти застигнут врасплох. Но, конечно, поддался.
— Лё-оольк! — зовет он.
Она молчит. Она в деле. Она, я думаю, даже не слышит. Я тоже мало что соображаю. Моя физиология уже по-ночному подчинялась Лиле, а не мне. Мной управляли... Можно расслабиться.
Можно было слушать его монологи... Или просто смотреть в никуда. В темный потолок. Можно было даже слегка подремывать — она теперь все делала сама. (В пику стенаниям мужа.) В этом ему ответе был нацеленный смысл. Сама тружусь!
— Мы так хотели перемен. Но от перемен мы и перессорились... Мы завяли... Мы выдохлись — и гимн нам уже не написать! Не смогли!.. За нас все решили. За слабых. За бесталанных. Мы заслужили тот гимн, который есть... Ты слышишь? «Марсельеза» — за одну ночь! За одну! Лё-оольк!
А она уже раскачалась, не слышит.
— Лё-оольк!
Он вопит. Он вопит и зовет:
— Лёльк! «Марсельеза»!.. А?.. «Марсельеза»! Гимн... Гимн!
А она вся в движении, вся в полете, вся на мне. Ей хоть бы что! Ничего не слышит.
Уже в захлесте чувством она вдруг недовольно ему кричит. Как бы проснувшись:
— Какой еще гимн?!
— Какой, какой!.. — скорбный голос (снизу) укоряет ее. Сожалеет. — Обыкновенный гимн! Нормальный! Человеческий! Хвалебная песнь!.. Лёльк! Не помнишь, что такое гимн?!
Враскач, набирая ритм, она негромко постанывает:
— Как-не-пом-нить... Как-не-пом-нить... Как-не-пом-нить...
Вот — женщина! Вот смелость и вот страсть. Вулкан! Вот это скач!.. Я восхищен. Она написала бы им гимн. Она сотворила бы! За одну ночь! За час!..
А луна меж тем уходила за срез окна. Прощалась. (Я следил ее краешек.)
— Лёльк! Ну ты опять!.. Ну как не совестно!.. По какой программе эти стоны? Я хоть отвлекусь... Что ж ты одна кайф ловишь! Лестницу я уже не осилю... Ты только скажи программу — по какой?
Но Лиля смолкла... Тем слышнее кач ее изящного тела. Бедра стискивают меня. Пружинят... Она набирает скорость. У нее уже крылья! Вот-вот и она с меня улетит. К птицам. В лунные небеса... Бросит меня здесь.
— Лёльк! Все кнопки перещелкал... Это, между прочим, твоя вина! Это ведь ты нижний телевизор испортила! Помню! Отлично помню! С антенной. Ковырялась — и сбила настрой. Потеряла, я уверен, несколько программ!
Он терзает свой телевизор. Сколько он ни щелкай кнопками... То голоса. То писк... Но того, что у нас, ему не найти. Во всяком случае, не этой ночью.
И тогда он вновь впадает в страдание и вопит:
— Нич-чего!.. Нич-чего не сумели! Это в нас хуже всего... Мы не сумели!.. Ах, Лёлька, Лёлька, мы сами себе противны!
Его вопли меня достали... Этот мужик (честный, не вор!) не должен сдаваться. Не должен опускать руки. Нет и нет!.. Я ужасно распалился. Я не хотел бы приплясывать ни на чьих поминках. Тем более сегодня, когда все поносят демократов. Когда всякий жлоб мешает их с дерьмом... Я был готов стать в их редеющие ряды... Сейчас же... Сию минуту... Я ведь тоже внушаем. (Но ненадолго. Импульс!.. На минуту- две.)
Но только пусть прекратит вопли. Страдалец отыскался! Мудак, ей- богу. Мне хотелось с ним спорить. Я готов был спуститься вниз... Сейчас же!.. Спорить. Возражать. (Я сел. Ощупью искал трусы. На полу...) Я все ему выскажу. Он должен знать мнение рядового.
Лиля схватила меня за руки.
— Да ты действительно с ума сошел! Ты спятил!.. Не о чем вам спорить!
