— Я останусь внизу, — настаивала она. — Я буду очень осторожна. Пожалуйста, Филипп, разрешите мне пойти с вами.
— Нет.
— Вы говорили, что готовы ради меня на все. Помните?
— Это нечестно, и вы его знаете. Все, чтобы помочь вам, я имел в виду. А не то, что приведет к вашей смерти. Пусть убьют кого угодно, только не вас.
— Кого угодно? Вы так ко мне относитесь?
Я кивнул.
Она посмотрела на меня долгим взглядом, ее глаза удивленно расширились, губы зашевелились, словно она силилась что-то сказать и не могла.
Туман к тому времени поредел, видимость была не менее ста ярдов. Я посмотрел на светлую Т- образную щель, образовавшуюся в том месте, где створки ворот эллинга неплотно примыкали друг к другу и чуть-чуть не доставали до крыши постройки.
— Сейчас, — сказал я и повернулся к Хатчинсону. — Ширина корпуса у нас пятнадцать футов. Ворота не шире двадцати. Тут нет ни бакена, ни какой-либо отметки. Кроме того, скорость приливного течения четыре узла. Вы в самом деле рассчитываете провести судно в этот проход достаточно быстро, чтобы снести ворота, я не посадить нас по пути на камни?
— Другого пути все равно нет.
Со стороны это, видимо, походило на все что угодно, только не на спокойное вхождение. Хотя ворота были не заперты, створки все же соскочили с петель, и мы появились в проломе среди обломков. При этом скорость снизилась на один узел. Алюминиевая носовая мечта с любимой телескопической антенной дядюшки Артура вспорола обшивку ворот, прежде чем саму ее срезало с неприятным металлическим скрежетом как раз на уровне рулевой рубки. Это стоило еще одного узла. Еще на одни узел снизил скорость винт, отрабатывающий полный назад, но все же мы двигались слишком быстро до тех пор, пока скрежет, хруст дерева — частично нашей обшивки, но большей частью ворот, — и визг резиновых шин, густо навешенных на носу, не прекратился, и мы со страшным ударом не остановились, зажатые между водолазным ботом и левой стенкой эллинга. Дядюшка Артур был, должно быть, в весьма растрепанных чувствах — так же, как и обшивка его возлюбленного «Файркреста». Хатчинсон дал малый вперед, чтобы удерживать судно в заклиненном положении, и включил прожектор — не столько для того, чтобы освещать и без того ярко освещенную внутренность эллинга, сколько для того, чтобы ослепить свидетелей нашего вторжения.
Перед нами была, как пишут в книгах о путешествиях, сцена торопливых сборов; точнее, ее можно было бы назвать так, если бы все участники не застыли, как парализованные, в том положении, в каком мы их застали. Справа от нас, совсем рядом, три физиономии пялились на нас из люка трюма водолазного бота это было обычное сорокопятифутовое рыбацкое судно с дизельным двигателем, примерно того же класса, что и «Шарман». Двое на палубе судна застыли, держа на весу ящик. Еще двое стояли на причале, один поднял руки над головой, принимая другой ящик, который раскачивался на крюке кранбалки. Это ящик был единственным предметом в эллинге, который продолжал двигаться. Кранбалкой управлял человек, удивительно похожий на Томаса, поддельного таможенника — он застыл, как житель Помпеи, засыпанный пеплом Везувия двадцать столетий назад, и оставшийся в этой позе навек. Другие, согнувшись, стояли на причале, держа канат, привязанный к очень тяжелому ящику, который двое аквалангистов поддерживали в воде. Они были удивительно однообразны в своих привычках прятать концы в воду. Слева стоял капитан Имри — он, видимо, наблюдал за работами; за ним стояли Лаворски в Дольман. Это был большой день, кульминация всей их деятельности. Имри, Лаворски и Дольмана я ваял на себя. Я двинулся вперед, фиксируя взглядом мушку автомата и стараясь, чтобы эти трое видели, что автомат наведен на них.
— Подойдите ближе, — сказал я. — Да, вы трое. Капитан Имри, скажите своим людям... Скажите им, что если они попытаются что-нибудь предпринять, я сразу пристрелю вас троих. Я уже убил четверых ваших. Почему бы мне не удвоить это число, а? По новому закону вы получите лет по пятнадцать. Слишком мало для таких гнусных убийц. Я бы пристрелил вас прямо здесь. Вы верите мне, капитан Имри?
— Я верю вам, — картавый голос был низким и мрачным.
— Сейчас вы подниметесь на борт нашего судна по одному, — сказал я. — В данной ситуации вы, капитан Имри, несомненно опаснее остальных. После вас Лаворски, затем...
— Не двигайтесь, пожалуйста. Совсем не двигайтесь. — Голос, прозвучавший сзади, был лишен всякого выражения, но ствол пистолета, который уперся мне в спину, был достаточно выразителен сам по себе, трудно было ошибиться. — Хорошо. Идите вперед и уберите правую руку с автомата.
Я шагнул вперед и снял правую руку со спускового крючка автомата. Теперь я держал оружие левой рукой за цевье.
— Положите автомат на палубу. Я, естественно, не хотел, чтобы меня превратили в решето, поэтому я положил. Меня уже брали таким образом раз или два, и, чтобы показать, что они имеют дело с профессионалом, я поднял руки и медленно обернулся.
— Шарлотта Скурос! — воскликнул я. Как действовать дальше, я тоже знал; корректный тон разоблаченного агента, шутливый, но с примесью горечи. — Рад вас видеть. Благодарю вас, моя дорогая. — Она была в том же свитере и широких черных брюках, но теперь они не были в таком порядке, как при нашей разлуке. Они были совершенно мокрыми. Ее лицо было мертвенно бледным и лишенным выражения. Карие глаза смотрели безразлично. — Как вы оказались здесь, скажите ради бога?
— Я бежала через окно спальни и приплыла на судно. Я пряталась в кормовой каюте.
— Неужели? Почему же вы не переоделись в сухую одежду? Она игнорировала мое замечание.
— Выключите прожектор, — сказала она Хатчинсону.
— Делайте, что говорит леди, — посоветовал я.
Он сделал, как сказала леди. Свет погас, и мы стали хорошо видны людям на берегу.
— Выбросьте пистолет за борт, адмирал, — сказал Имри.
— Делайте, как говорит джентльмен, — сказал я.
Дядюшка Артур бросил пистолет за борт. Капитан Имри и Лаворски уверенно подошли к нам. Они могла позволить себе быть уверенными, поскольку двое в рулевой рубке водолазного бота и крановщик уже держали пистолеты в руках. Я посмотрел на эту демонстрацию силы и сказал медленно:
— Вы ждали нас.
— Конечно, мы ждали вас, — доверительно сказал Лаворски. — Наша дорогая Шарлотта назвала точное время вашего прибытия.
— Миссис Скурос нанесла точный удар, — сказал я.
— Она была приманкой, — весело сказал Лаворски. Я не был обманут этим весельем, он был на грани истерики, готовясь вздернуть меня на рее. — Крючком, проглоченным вместе с леской и грузилом. Приманкой тем более эффективной, что в полиэтиленовом мешке были пистолет и передатчик. Мы ведь нашли тот передатчик в вашем правом двигателе. — Он опять захохотал так, что каждую минуту можно было ожидать конвульсий. — Нам был известен каждый шаг, который вы сделали после того, как покинули Торбей. Как вам это нравится, мистер Секретный Агент?
— Мне это совсем не нравится. Что вы собираетесь с нами делать?
— Не будьте ребенком. Наивно было бы спрашивать, что бы вы сделали с нами. Боюсь, что вы сами все прекрасно знаете. Как вы нашли это место?
— Я не разговариваю с палачами.
— Я думаю, для начала мы прострелим адмиралу ногу, — просиял Лаворски. — Через минуту руку, а потом...
— Хорошо. На борту «Нантсвилла» у меня был передатчик.
— Это мы знаем. Как вы определили Даб-Сгейр?
— Лодка оксфордской геологической экспедиции. Она стояла на двух якорях в маленькой естественной бухте неподалеку отсюда. Трудно было поверить, что они могла напороться на камни в том месте. Ее нарочно продырявили, я бы сказал, потому что она стояла близко к эллингу. Это было очень грубо сработано. Лаворски посмотрел на Имри, тот кивнул.
— Он учтет это, — сказал Лаворски. — Что-нибудь еще, Калверт?
— Дональд Мак-Ичерн на Эйлен Оран. Вы должны были взять его, а не его жену. Сьюзан Кирксайд — вы
