— Да.
— Дальше Дангрека? note 8
— До Семуна.
— Белый, который отважится на это в одиночку, без товарища, пропадёт.
— Слонов можно достать?
— В конце концов, это ваше дело… А насчёт слонов, это, во-первых, было бы странно. Туземцам вряд ли понравится такая прогулка; есть большая доля риска попасть к непокорным мои note 9, что совсем невесело; к тому же население дальних деревень заражено малярией и ни на что не годно, одни недоумки, веки у них синие, словно их дубасили неделю. Во-вторых, если вас укусит не тот комар, а это неизбежно, можете не сомневаться, что дело дрянь, ах уж эти мне гады!.. Ну и потом… впрочем, на сегодня хватит… Не хотите прогуляться? Вон шлюпка…
— Нет.
Клод стал обдумывать подсказанную мысль.
«Если ему нужны деньги, то не для того, чтобы жить, особенно там…» Несомненно. Для чего же тогда? Ещё более, чем опасность леса, эта недобрая, хотя и не лишённая величия легенда разлагала, точно некий фермент, уничтожала, подобно этой вот ночи, то, что было для Клода неоспоримой реальностью. Всякий раз, как гудок одного из расцвеченных огнями пароходов взывал к лодкам, надолго повисая в перенасыщенном воздухе рейда, город, казалось, отступал ещё дальше, как бы окончательно растворяясь в индийской ночи. Его последние мысли о Западе тонули в этой фантастической, зыбкой атмосфере; ласковый порыв ветра, коснувшись лица Клода и освежив его веки, лишил Перкена присущего ему неповторимого своеобразия, как бы помирив его с окружающими. Клод, который сам принадлежал к числу тех, кто противопоставляет себя миру, инстинктивно искал себе подобных, наделяя их величием; в данном случае он не боялся обмануться. Если этому человеку нужны были деньги, то уж, во всяком случае, не для того, чтобы коллекционировать тюльпаны. А между тем в историях, которые он рассказывал, безусловно, слышался шелест денег, похожий на приглушённый стрекот кузнечиков, доносившийся в настоящий момент. И капитан тоже говорил: «Теперь его интересуют деньги…»
А начальник почты сказал: «Белый, который отважится пойти туда в одиночку, пропал…»
Белый, который отважится пойти туда в одиночку, пропал…
В этот час Перкен был, конечно, в баре.
Клоду не пришлось долго его искать; сидя перед одним из плетёных столиков, расставленных официантами на палубе, он, повернувшись спиной, одной рукой держался за стоявший на скатерти бокал, а другой опирался на бортик; казалось, внимание его было приковано к огням, всё ещё дрожавшим на ветру в глубине рейда.
Клод почувствовал себя неловко.
— Моя последняя стоянка! — молвил Перкен, показывая свободной рукой на огни.
Это была левая рука; освещённая с одной стороны огнями теплохода, она застыла на мгновение в воздухе, малейший её изгиб резко выделялся чёрной линией на фоне очистившегося теперь, усеянного звёздами неба. Он повернулся к Клоду, и тот успел заметить на его лице следы уныния; рука опустилась.
— Через час мы отчаливаем… Кстати, что значит для вас прибытие?
— Возможность действовать, а не мечтать. А для вас?
Перкен махнул рукой, словно желая устраниться от ответа. Но всё-таки сказал:
— Потеря времени…
Клод вопросительно взглянул на него; он закрыл глаза. «Неудачное начало, — подумал молодой человек. — Попробуем иначе».
— Вы намереваетесь отправиться в горы к непокорным?
— Это совсем не то, что я называю потерей времени, напротив.
Клод силился понять. Он решил повторить просто так, наугад:
— Напротив?
— Там, в горах, я нашёл почти всё.
— Всё, кроме денег, не так ли?
Перкен внимательно посмотрел на него, но ничего не ответил.
— А если там, в горах, есть и деньги?
— Что ж, поищите!
— Может, и попробую…
Клод заколебался; вдали послышались торжественные песнопения, они доносились из храма, временами их заглушали гудки какого-то заблудившегося автомобиля.
— В лесах — между Лаосом и морем — есть немало храмов, неведомых европейцам…
— Ах, золотые боги! Я вас умоляю!..
— Барельефы и статуи — отнюдь не золотые — представляют значительную ценность…
Он снова заколебался.
— Вам нужно найти двести тысяч франков, не так ли?
