Но, как побегу обман никакой не помог, – побежденный,
Стал он собою опять и уже человеческой речью:
Тайным дворцам подойти, – сказал, – что нужно?» Пастух же:
«Знаешь, сам знаешь, Протей! Тебя ведь никто не обманет.
Брось же обманы и ты. Согласно богов повеленью
Я попросить пришел прорицания в горе постигшем».
Стал очами вращать, горящими светом лазурным,
Страшно проскрежетал и уста разверз, прорицая:
«Некоего божества ты, видно, преследуем гневом.
Важное ты искупаешь: тебе Орфей несчастливец
Значит, разгневан певец жестоко жены похищеньем,
Ибо, когда от тебя убегала, чтоб кинуться в реку,
Женщина эта, на смерть обреченная, не увидала
В гуще травы, возле ног, огромной змеи прибережной.
Гор, тогда залились твердыни Родопы слезами,
Кручи Пангейских высот с воинственной областью Реса,344
Плакали геты, и Гебр, и Орифия с ними актейка.345
Сам же он горе любви умерял черепаховой лирой,
Пел при рождении дня и пел при его угасанье;
В Тенара устье вошел, в преддверье глубокое Дита,346
В рощу отважно проник, омраченную теменью жуткой,
К сонму теней подошел и к царю, наводящему трепет, —
Тронуты пеньем его, из жилищ подземных Эреба347
Души бесплотные шли и тени лишившихся света,
Словно тысячи птиц, что в деревьях скрываются, если
Веспер сгонит их с гор иль зимний ливень грозовый.
Храбрые, отроки шли и в брак не вступившие девы,
Дети, которых костер на глазах у родителей принял,
Все, кто охвачен кольцом тростников безотрадных Коцита,
Черною тиной его, отвратительной топью болотной,
Боле того, – поражен и чертог, и Смерти обитель,
Тартар, и с кольцами змей голубых над челом Эвмениды.
Пасть тройную свою удержал, раскрыв было, Цербер348,
Ветер внезапно затих, колесо Иксионово стало.
И уж на воздух земной возвращенная шла Эвридика,
Следуя сзади (такой им приказ дала Прозерпина).
Только безумием вдруг был охвачен беспечный любовник, —
Можно б его и простить – но не знают прощения маны! –
Света, забывшись, – увы! – покорившись желанью, окинул
Взором, – пропали труды, договор с тираном нарушен!
В миг тот три раза гром из глубин раздался Аверна.
Та: «Кто сгубил и тебя, и меня, злополучную? – молвит, —
Вновь призывают меня, и дрема туманит мне очи.
Ныне прощай навсегда! Уношусь, окутана ночью,
Слабые руки, увы, к тебе – не твоя – простираю».
Только сказала – и вдруг от него, как дым, растворенный
Тщетно хватавшего мрак, сказать ей желавшего много,
Боле с тех пор не видала она, и лодочник Орка349
Не допустил, чтоб Орфей через озеро вновь переехал.
Что было делать? Как быть, коль похищена дважды супруга?
А Эвридика меж тем в стигийской ладье холодела.
И, как преданье гласит, подряд семь месяцев долгих
Он под высокой скалой, на пустынном прибрежье Стримона
Плакал, под сводом пещер прохладных о том повествуя, —
Так Филомела, одна, в тени тополевой тоскуя,
Стонет, утратив птенцов, из гнезда селянином жестоким
Вынутых вдруг, бесперых еще; она безутешно
Плачет в ночи, меж ветвей свою несчастливую песню
И не склонялся с тех пор ни к Венере он, ни к Гименею.
В гиперборейских льдах, по снежным степям Танаиса,
Там, где рифейских стуж не избыть, одиноко блуждал он –
Об Эвридике скорбел, напрасном даре Аида!
Между божественных жертв и оргий Вакха ночного
Там растерзали его и останки в степи разметали.350
Голову только одну, разлученную с мраморной шеей,
Мчал, в пучине своей вращая, Гебр Оэагров.351
Звали несчастную – ах! – Эвридику, с душой расставаясь,
И берега далеко по реке: «Эвридика!» – гласили».
Так Протей провещал и нырнул в глубокое море,
Где же нырнул, кругами пошла над теменем пена.
«Сын мой, теперь отложить докучные можно заботы!
Знаем, откуда болезнь: эту пагубу злостную нимфы,
Те, что вели хоровод с Эвридикой в дубраве дремучей
Пчелам наслали твоим. А теперь дары и моленья,
Ибо услышат они и простят, и гнев их утихнет.
Как же их надо молить, тебя научу по порядку;
Самых роскошных быков четырех, отменнейшей стати,
Тех, что пасут для тебя на горах луговины Ликея,